…В квадрат окна медленно входит звезда. Спускается до неровной полосочки на стекле и расплывается, отдыхает. Я знаю этот путь. Можно послушать русские распевы, помечтать о Марии Черни, о генерале… а генерала все нет и нет, и вокруг одна солдатня.

Музыка огромная, до той звезды.

от Марины 22 ноября

Анна-Анюта, пожалей меня. У нас моросящий ледяной дождь, оттепельный туман над грязным городом; стена ненавистная отполирована мокрым льдом… а и как же осточертело, кто бы знал! Так бы и грохнула кулаком, и рванулась туда, где "дырочки от палок сгущено голубеют". Идут, идут по улицам мужчины, лица как жеваная газета, им наплевать, кто встретится на дороге: женщина, самосвал, крокодил, в голове у них деньги, выпивка, тусовка. Зеркало предо мной, я красивая женщина, мне дают не более двадцати семи, так почему же эти слепцы идут мимо, а если и встретят случайный взгляд, тотчас отводят глаза, мол, извините, не хотел. Что происходит? Одна морщинка, другая… что за беспросветность, господи боже!

Прости мою истерику, не сердись, милая лыжница.

Кстати, с лыжным спортом в нашей Компании тоже полный ажур. В соответствии с распоряжением молодого президента, мы провели забег на три километра по застывшему водохранилищу. Бежала вся бухгалтерия, плановый и производственный отделы, все бабы, коим возмечталось задаром получить отгул. Мое достижение – шестнадцать с половиной минут, спаленное горло и первенство по Управлению, а также любезное поздравление от руководства, вывешенное на видном месте с указанием результата и года рождения. Мальчишки!

"И дырочки от палок сгущено голубеют". А что, в самом деле, не купить ли путевку, не махнуть ли куда-подальше по твоему примеру? Отпуск-то мой не использован. Дай развяжусь с делами в жилищной комиссии, с распределением бессрочных субсидий, этим ежегодным испытанием нервов, когда созерцаешь внутренности милых сотрудников, дай освобожусь, и ей-ей сорвусь, куда глаза глядят.

от Аннеты 23 ноября

Замечательно, Марина!

Приезжайте к нам. Путевки не надо, уж мы расстараемся, останетесь предовольны. О, счастье! С утречка мы пойдем на лыжах, я покажу Вам лес, длинный спуск к реке, одно страш-шное место, где я видела пиршество волков. А днем Вы увидите, как синицы со всей Усть-Качки слетаются клевать сливочное масло, подвязанное для них к моей форточке. Оно твердое, как кристалл, и они долбят его, как дятлы. А темным вечером будем беседовать, и свет из нашего окна будет падать на сугробы, и между делом привяжем кисти к зеленой шали, которую я сплела крючком, сидя среди зеленых клубков. А ночью услышите органный хор натянутых морозом посеребрённых проводов над крыльцом. А станет скучно, соберем званый вечер и прямо руками будем хватать кровавую печенку со сковородки величиной с колесо. Надеюсь, Вас устроит общество местных охотников, краснолицых викингов, среди которых Вы будете золотоволосой Изольдой?

– Кто такая, кто такая? – станут спрашивать на Усть-Качке. – У вас что, в Москве-то, все красивые, что ли?

Я же обрету свободу и независимость, не буду играть в карты и пить вино, выручая Раису, которая зазывает меня к себе, чтобы удержать Ивана в доме, чтобы ему было с кем говорить и смеяться, потому что… че-е-ерт! им самим давно-предавно скучно-прескучно. Тёмная сила глупости… хоть головой об стенку!.. зато синие-синие айзы. Прости ей, господи!

Мне не бывает скучно. Печаль-тоска – святое дело, но скука – что за хрень?!! А уж здесь-то! Когда-нибудь я пожалею о здешней свободе, о безбрежном времени. Сколько прочитано в уединении моих сосен! И мне плевать, что кто-то не въезжает, чванится своим… гендером! пусть пойдет… Я – сама по себе, и моя жизнь – не хрень с ботвой. Грубо? Да. Могу, умею.