Но ради неё, ради исправления всех совершённых им ошибок, он доведёт дело до конца.

Свет, пробивающийся сквозь полузакрытую штору, расчерчивал столовую полосами, словно решётка тюремной камеры, и зной пустыни пробуждался ото сна. Обычно никто не избегал раннего солнца. Высший Круг сохранял скрытность без излишней паранойи.

Когда Зафира выглянула из окна своей комнаты, то увидела отблески серебра на каждой затенённой улочке, на каждой крыше. Раньше она и подумать не могла, что увидит Стражу Султана во плоти – их блестящие плащи, точно маяки, выделялись среди коричневых и золотистых оттенков пустыни. Но раньше она так же не могла представить, что станет объектом преследования Стражи. «Они бдительны, когда ищут zumra и свою добычу», – предупредила Айя.

Снаружи донёсся шум – уличный торговец торговался с женщиной за фрукты в его тележке на колёсиках. Дин обычно после всё равно подсовывал купцу пару лишних монет, заявляя: «Нужно заплатить им за хлопоты».

– Ешь, – сказала Лана, сидящая слева от Зафиры, и подтолкнула к ней тарелку с масленой харшей[20]. Еда была разложена на полотне с бахромой.

Кифа рядом кивнула. Ящик с сердцами стоял между ними.

– Силы тебе понадобятся.

Айя наблюдала за ними со своей странной, чуть мечтательной улыбкой.

– Всем нам понадобятся силы. Мы черпаем их в поддержке и единстве, ибо вместе мы сильнее. Это всегда было основой Высшего Круга – и сначала, когда Круг был советом по делам сафи во главе с Беньямином, и после, когда он стал маленьким войском под командованием Альтаира.

Она отвернулась, стиснув зубы при воспоминании.

Зафира не знала, что побудило Лану тронуть Айю за руку, но, когда сестра коснулась сафи, та повернула ладонь и переплела их пальцы. Да, одно дело – услышать об их связи от Ланы, и совсем другое – увидеть собственными глазами.

– Простите меня, мои дорогие, – проговорила Айя. Её глаза увлажнились, даже когда она нежно улыбнулась Лане. – Из всех потерь, которые мне пришлось пережить, эту… эту я пока не знаю, как преодолеть.

– Возможно, эта скорбь из тех, которые нужно принять, – тихо отозвался Насир. – Не всякую скорбь нужно побеждать.

Айя задумчиво посмотрела на него:

– Ты говоришь, как тот, кто и сам пережил потерю.

Roohi. Вот что она сказала прошлой ночью.

Баба тоже говорил так, и Умм улыбалась ему той особенной улыбкой, которая сияла лишь для него одного.

Habibi. Hayati. Roohi.

Любовь моя, жизнь моя, душа моя — вот что означали эти слова, но смысл их был гораздо глубже.

Habibi — для друзей и любви, что была вполне настоящей.

Hayati — для любви всепоглощающей, более глубокой день ото дня, пока тот или та, кого любишь, не становился твоей жизнью.

Roohi — когда твоя душа переплеталась с душой того, кого ты любишь, и сияла с силой тысячи солнц. Когда она пускала корни под сердцем и её нити оплетали всё твоё существо.

Вот что разделяли когда-то Баба и Умм. Вот о чём мечтала маленькая Зафира, пока любовь родителей не уничтожила их обоих, не разбила вдребезги, разбросав осколки их душ по одинокой земле.

Она вспоминала родителей прошлой ночью под звёздами, стоя рядом с юношей со взъерошенными волосами и вопросом в серых-пресерых глазах. Она видела дворец, раскинувшийся внизу во всём своём великолепии, видела огни Великой Библиотеки, истинное волшебство, и всё же…

Всё это меркло рядом с ним, с её принцем.

– Ты в порядке?

О небеса. И надо было ему сесть так близко? Харша в его руке была идеально поделена надвое. Зафира подмечала все эти детали – то, как принц аккуратно развешивал свою одежду на спинке кресла, тогда как сама она просто бросала свою в кучу. То, как он разламывал хлеб на маленькие аккуратные кусочки, чтобы съесть, – будь то манакиш