После войны жить бы да жить, жениться, выходить замуж, растить детей… Но не получилось у них создать собственных семей, не дал Бог детей.

Многие за глаза Ленко называли Стари_>ғще. Прозвищами в деревне, конечно, никого не удивишь: у каждого почти имелось. Вот с Колей Красным понятно. Лицо красное, как из бани всегда. Но почему Старище? Может быть, потому, что молодым Ленко никогда и не выглядел: после возвращения с войны и до самой старости лицо у него было худое и морщинистое.

Один раз, мальцом, при людях, к «дяде Лёне» я добавил «Старище», чтобы посмотреть на его реакцию. Ругаться Леонид Иванович не стал, а сказал только: «Неэтично это». Любил он что-нибудь этакое ввернуть в свою речь. Неделю не приходил к нам в гости – обижался. А потом снова – с порога:

– Давно собирался, вот – пришёл попроведать…

Но я до сих пор краснею, когда вспоминаю этот случай с прозвищем…

Как все деревенские, Леонид Иванович нрава был весёлого, бухтинщик ещё тот – всё шутки да прибаутки. «Тётка, у тебя чёрная серёдка», – это из его самых приличных присказок.

В 1960-е в деревне была общая баня, в которой по «мужским» дням мылись мужчины, по «женским» – женщины и дети. Так Ленко Старище обязательно придёт, когда парились женщины. «Лешак тебя принёс!» – ругались бабы и прогоняли Ленка.

Анюшка всю свою нерастраченную любовь и заботу дарила нам, соседским детям.

– Ромашка – белая рубашка, – говорила она моему брату Роме и, как фокусник, доставала из-под чистого передничка пистешник (пирожок с «пистиками», молодыми ростками полевого хвоща) или шанежку с картошечкой, ещё горячую.

– Только Ленко не говорите. Ругать будет, – просила Анюшка и жаловалась: – Хоть бы пряники магазинские когда разрешил купить, не едала…

Все в деревне и так знали, как Старище был скуп. Говорят, все деньги он откладывал «на книжку». Но сколько их там он накопил, никто не знал.

В деревне мало у кого был телевизор – можно по пальцам одной руки пересчитать. Но Леонид Иванович купил его одним из первых. Из телепередач он, скорее всего, и набрался интеллигентных слов.

В доме Ленко и Анюшки был идеальный порядок – наверное, у хозяина это повелось ещё с флота. Даже мухи у них, кажется, не летали, а телевизор после просмотра обязательно накрывался белой кружевной накидкой.

Анюшка, божий человечек, умела заговаривать грыжу, лечила все болезни живота.

– На сегодняшний денёк смолеватенький пенёк, – гладила сухой ручкой мне, малышу, животик, и боль уходила.

Но вылечить себя она не смогла: умерла внезапно от грыжи. Надорвалась с телятами на ферме.

Ленко после её ухода сильно сдал.

– Я долго без моей Анюшки не проживу, – как-то раз грустно сказал он нашей бабушке.

Так и случилось. Пошёл в больницу «проверяться» – и там через месяц умер. Недолго он смог прожить без сестры. Любил её, оказывается, крепко…

Всё «наследство» досталось племяннику, которого в деревне и видели пару раз всего. Молодой мужчина пришёл с завещанием в сберкассу снимать деньги с книжки Леонида Ивановича, а оказалось – там шиш да ни шиша. Хватало только на похороны да на поминки.

– Не может быть! – рассвирепел племянник.

Не оказалось у Ленка никакого богатства. Да откуда же было ему взяться, когда в колхозе работали за трудодни, а потом в совхозе – за копейки?

Племянник зачем-то срубил оба тополя – может, на дрова, чтобы больше денег поиметь с дядькиного хозяйства.

Не стало Ленко и Анюшки – не стало и тополей. Не видно издалека, где же дом… Лишились мы родных маяков.

На тихом деревенском погосте рядом три могилки – бабушки Сани, Анюшки и Ленка. На памятниках – одна фамилия. Как жили всю жизнь вместе, по-соседски, так и сейчас рядышком.