Они брели, беседуя, в потемках под редкий лай собак, как два приятеля. Байгулов попыхивал трубочкой, рассуждал, изредка останавливаясь. Федор подумал, что, если кто-то сказал бы ему хотя бы неделю назад, что такое случится, он бы ни за что не поверил. Ведь лютые классовые враги, как любил выражаться Кныш.

– Тогда здесь все горело, – подал он голос. – Полыхало огнем.

Он, Чепцов, сам и поджог, он и устроил эту преисподнюю, взорвав Чивилинские хоромы тремя гранатами. Так притворяться и изворачиваться ему еще не приходилось. Байгулов тем временем, затянувшись в очередной раз, продолжал:

– Как Еремин допустил такое, ума не приложу. Ведь у него чутье, нюх на подобные вещи. Он контру за версту чует… Чуял, вернее… – исправился, сдвинув фуражку на затылок, Байгулов. – Увы, нет теперича Глеба. И заменить-то друга некем.

– Он был в больнице в это время, – произнес Федор и сам удивился, как легко у него это получилось. Он потихоньку вползал в чужую шкуру, как бы примеряя ее на себя.

– Да, да… Я знаю… Мне рассказывали про эту историю, но вместо него кто-то должен оставаться. Вот, ранят, к примеру, меня… ты заместо меня станешь за порядком в родной деревне следить, разве нет? – рассеянно заметил Байгулов.

– Не знаю, – честно признался Федор. – Неожиданно как-то…

Вдруг Назар, словно спохватившись, заговорил жестко и быстро:

– Вот тебе первое задание, Федор, ты уж извини, но времени на всякие испытательные сроки у меня нет. Надо бы нелегально как-то узнать, какая сволочь убила моих друзей – Быкова и Еремина.

– Попробую, – кивнул Федор, почувствовав, как от услышанного в животе у него будто начинает ворочаться и шевелить клешнями здоровенный рак.

ГПУшник тем временем выбил остатки табака из трубки, засунул ее за голенище и продолжал:

– Это надо сделать скрытно и быстро. Чтобы ни одна живая душа не узнала, даже из правления колхоза. Тут что-то не чисто, я чую… А что именно – понять не могу. Никому, запомни. Могила!

– Никому-никому? – переспросил Федор для убедительности.

– Никому. Как узнаешь, доложишь мне, а я уж с ним разберусь по всей строгости. Выполнишь это задание, получишь следующее. Считай, твоя служба в ГПУ началась. Работы – непочатый край. Никто, ни одна живая душа не должна знать, что ты работаешь на меня. Мы когда-то… с Ереминым и Быковым такое вытворяли в гражданскую. Друг за друга готовы были глотку перегрызть кому угодно. А тут какая-то сволочь их обоих… Так неужто я не смогу отомстить?! Кто я опосля этого?

Федор решил, что смолчать на это будет подозрительно выглядеть, поэтому спросил:

– Вы уверены, что прикончил их один и тот же человек?

– Чует мое сердце, один и тот же. Понимаешь, их убить непросто – это закаленные опытные бойцы, дрались всегда до последнего.

Федор подумал: это точно, там, на берегу Байгулов тоже шел до последнего, готов был принять пулю в лоб за революцию. В этом они с Ереминым похожи.

– Я человек новый, со мной мужики откровенничать не станут, а ты – свой, местный. Вызнай… А у меня, – ГПУшник огляделся, сморкнулся на траву, вытер руку о галифе. – Задачка поважней имеется.

– Какая, – не выдержал Федор, – хотя, знаю – банду ликвидировать.

– Точно… По моим данным, новый главарь у них. Вот что мне покоя не дает! Поперек горла! Его арест, а, если не получится – то ликвидация – это и есть моя задача. Ладно, – Байгулов хлопнул Федора по плечу. – Ты все понял, язык за зубами, думаю, держать умеешь. А сейчас покажи мне свой дом, он теперь твой, переселяйся в него. Если кто-то навроде Гимаева или Кныша будет выступать, скажи, что это мое распоряжение.