А потом она вдруг заговорщически ухмыльнулась и продолжила.

– Я верная жена. Я никого никогда не обманываю. Но есть такое правило: если очень хочется, то можно, – произнесла она и в следующий миг поцеловала Ивана в губы, сама открыла дверь номера и в следующее мгновение скрылась за углом коридора. Иван долго еще стоял на месте ошарашенный и очарованный.

В сознании Ивана женщина была интересна ему и не вызывала отвращения, если она выбирала для своих романов (хотелось бы, чтобы не очень многочисленных) людей красивых в широком смысле, выдающихся, мимо которых, что называется, нельзя пройти. При этом она, разумеется, должна быть свободна. На такой можно жениться, такая даст здоровое потомство, не перемешанное с флюидами других мужских генов. Так размышлял Иван. Если же, будучи замужней, поцеловала в губы его, то такое исключение возможно, ведь он, Иван, тоже не лыком шит. Он выделяется из других, он понимает в музыке, знает о ней буквально все. Ведь так часто мысли его переходят на тему искусства, это его любимая область. И вот опять эти мысли: «Музыка – единственное, что в силах изменить что-то в этом мире. Недаром ее и Лев Толстой из всех искусств выделял. И хоть было уже две мировых войны, но, ей-богу, музыка еще всем покажет – окультурит, смягчит нравы, возвысит!..»

У Ивана была небольшая коллекция гитар, которые он обожал. Он верил, что гитары эти даны ему свыше, чтобы с их помощью он сделал мир лучше. Он любил и гордился ими, знал, что каждая ждет своего часа для напряженной работы.

Концертные костюмы Дины потрясали воображение Ивана. Его притягивали ее платья с открытой спиной (его вообще всегда влекла ее осанка).

Иногда он сильно сбивался с ритма, потому что на сцене заглядывался на нее – на ее волосы, бедра, лодыжки.

По взглядам Ивана музыкантам становилось очевидно, как он относится к руководительнице. Кто-то даже усмехался, ведь блаженное выражение лица Ивана было видно на фото, которые размещались на различных интернет-сайтах.

– Да, Дина женщина видная, но ты можешь не открывать от восхищения рот, а то все остается на фотографиях, – посоветовал Ивану Чувылкин; Иван не нашелся, что на это ответить.

Иногда на сцене Дина вступала с Иваном в некое артистическое соперничество, становилась близко к нему, оказываясь при этом почти одного с ним роста на своих высоких каблуках; подмигивала ему. Он же отзывался весьма неуклюже, и все происходящее из зрительного зала выглядело, наверно, забавно.

Во время интервью, когда блистающая улыбкой Дина высказывалась от лица всего коллектива, ведущий передачи пытался с ней заигрывать. А когда очередь говорить доходила до музыкантов, Иван терялся, краснел, заикался, и взгляд его снова невольно перескакивал на Дину, на ее лицо, коленки, босоножки.

Казалось, что Дина рождена привлекать к себе внимание – все находящиеся в студии или зрители в зале откликались на ее энергию, тут же загорались их глаза, и вот они, как казалось со стороны, интересовались в этот миг только одним-единственным в мире и незаменимым объектом их счастья – Диной. В этом было что-то магическое.

Однажды Чувылкин разоткровенничался о Дине.

– Зачем тебе это? – спросил он Ивана перед тем, как начать. – Она не для тебя, она съест тебя с головой. Одумайся.

Но никакие доводы не действовали.

– Ты знаешь, что еще до Антона был клавишник Петя. Так вот… Сейчас он в психбольнице. И это не шутка! Я говорю тебе – она не для тебя. Может, и ни для кого. В ней сидит дьявол. Она ест этих мальчиков… Нельзя попадать в ее поле. Настоящий артист для сцены, а не для личной жизни! – продолжал он, – представляешь, все то, чем она притягивает многотысячный зал, вдруг навалится на тебя? Тут никто не выдержит. Понимаешь, некоторым нельзя в мир, их энергия опасна для окружающих! И даже для них самих. Был до Антона еще артист театральный – Кулиев… Слышал о таком? Да все его знают. Они вроде как даже собирались с Диной пожениться, точнее, это он все мечтал надеть ей на палец кольцо. Но она сбежала прямо накануне свадьбы, передумала – и все тут. Кулиев не знал, что делать – пел ей песни под окнами, «миллион алых роз» у подъезда выкладывал. Но она ни в какую.