Поэтому освобождение от обязанностях Первого секретаря Заккрайкома, да ещё по причине упразднения последнего, я рассматривал исключительно в одном смысле: как избавление от вериг. Теперь я мог полностью сосредоточиться на родной Грузии. Но не для того, в чём меня сейчас «уличают» и даже «изобличают». А «уличают и даже изобличают» меня в том, что всю свою энергию – злодейскую, разумеется – я направил исключительно на закрепление собственного культа и доверия Хозяина.

Якобы именно по этой причине я организовал помпезный Дом-музей Хозяина в Гори, и «зачислил на казённое довольствие» мать-старушку вождя. Насчёт матери скажу так: все старушки, достигшие пенсионного возраста, стояли на казённом довольствии. Да, матери Хозяина были предоставлены некоторые льготы – в виде переселения из хибары в дом на проспекте Руставели, а также небольшого продуктового набора. А почему бы и не предоставить ей эти льготы, собственно говоря? Или все матери-пенсионерки произвели на свет Хозяина?! К слову, мама у Хозяина была «с мухой в носу», и поэтому льготы ни в малейшей степени не изменили ни её скромного образа жизни, ни её отношения ко мне, в лучшем случае – равнодушного.

Это я к тому, чтобы разные, там, «некоторые» не намекали на то, что я пытался заручиться добрым отношением вождя через его мамашу. Заручишься через такую мамашу! Я это знал с самого начала, поэтому и не пытался «заручаться». А насчёт льгот распорядился, чтобы мне не «пришили» обратное: «наше фэ» вождю через игнорирование насущных потребностей мамаши. Чтобы не сказали: хоть таким недостойным способом Берия решил «насолить» Хозяину! Чем не версия? У нас ведь «раненых не бросают»: добивают, не мытьём, так катаньем!

Кроме «подхалимажа», вторым основным направлением моей деятельности – вредительской, разумеется – мне определяют личное участие в репрессиях. И не просто личное: руководящее! При этом ссылаются на Кобулова и Гоглидзе, которые якобы показали, что в бытность секретарём ЦК Компартии Грузии «негодяй Берия» не только давал указания «крепко допросить», но и личным примером задавал тон! А тон он задавал посредством задавания жару! Для этих целей в столе у него – почему-то в приёмной – даже лежало орудие пытки: резиновая дубинка!

Думаю, ни у кого из людей с мозгами нет сомнений в том, какова цена этим «показаниям». Я не исключаю того, что Кобулов с Гоглидзе даже не смогли подписать эти показания в связи с «временной нетрудоспособностью» по причине избыточно «горячего интереса» следствия! А, возможно, что мужички, по наивности душевной и подписались на эту «кремлёвскую липу»: поверили обещаниям «учесть и снизойти».

Когда Руденко «огласил» эти показания – во фрагментах, конечно – я сразу же попросил «изобличить меня демонстрацией резиновой дубинки». Генеральный прокурор смутился и промямлил что-то насчёт «своего времени». Не того, которое его лично, а того, в которое меня ознакомят с этой дубинкой – и «прямо по голове». Так сказать, «Узнаёте ли Вы дубинку, которой лично пытали честных советских граждан в застенках своего кабинета Первого секретаря ЦК?»

Получив один отказ, я немедленно обратился за вторым: попросил очной ставки с «изобличителями». Руденко и тут не задержался с отказом, но на этот раз «честно» мотивировав его тем, что Кобулов с Гоглидзе дружно занемогли по причине лёгкого простудного заболевания. Я решил не настаивать, позволив себе лишь вслух усомниться в том, что заболевание было «лёгким» и «простудным». Наверняка, мужички после «чистосердечного признания» неделю не вставали с нар, а при мочеиспускании окропляли тюремную парашу исключительно красненьким.