Итак, в декабре двадцать шестого я возглавил Грузинское ГПУ. Было мне об ту пору, как не трудно посчитать, двадцать семь лет. Ничего удивительного: революция – дело молодых, потому что требует много сил. Наше время смело выдвигало молодёжь на самые ответственные посты. Я не беру гражданскую – это другой разговор – когда один в шестнадцать командовал полком (Гайдар), а другой в двадцать три – армией (Уборевич).

То есть, и у нас были свои наполеоны. Но и мирной порой – относительно таковой, конечно – время смело выдвигало молодёжь… Ну, хорошо: не время – партия. А то мне и так уже вовсю «шьют» покушения на святая святых: «руководящую и направляющую».

Примеры? Сколько угодно! Микояну и Андрееву в двадцать шестом был тридцать один, Кагановичу – тридцать три, но они уже входили в состав Политбюро. Да и «старикам» вроде Кирова, Молотова, Орджоникидзе или Бухарина было ещё далеко до сорока! А «на подходе» уже была «молодёжная смена» в лице Хрущёва, Маленкова, Булганина, Вознесенского и, не побоюсь этого слова, Берии! Такое, вот, было время: и не захочешь, а доверишься молодым. Потому что нужно впрягаться – и тянуть воз! Да и, как говорится, «молодым везде у нас дорога…». Конечно, и тут нужно разумное сочетание в духе установки «если б молодость знала, если бы старость могла». Потому что одной энергии маловато – требуются ещё и мозги. Потому что, сворачивая горы, можно и шею свернуть, прежде всего, себе.

Я умышленно сделал это небольшое лирическое отступление на тему карьерного роста. А то мне уже сейчас «грузят» продвижение «по блату». В наше время и слова такого не знали, как минимум, в «бытовом» смысле. Конечно, протекцию могли оказать, но дальше уже сам выплывай! За ручку по жизни тогда не водили! Есть такое американское словечко «selfmademan»: «человек, который сделал себя сам». Боюсь в очередной раз навлечь на себя гнев апологетов «руководящего начала», но я и есть такой, вот, «selfmademan». Никто меня «вверх по лестнице» не толкал, никто не отрабатывал ни поводырём, ни проводником, никто не заслонял «героической грудью» от гнева начальства.

Это я к тому, что сейчас наверняка отыщется немало желающих бросить в меня камень, если не первым, то хотя бы вторым. Припомнят всех моих «знакомых по жизни». Некоторых, правда, усердно «отмазывая» от слишком тесного знакомства со мной, дабы не запятнать этим знакомством их белоснежные ризы. А других моих «покровителей» уже сейчас готовят в «козлы отпущения». Только они, занятые изготовлением «козла» из меня, и не подозревают об этом.

Об этой категории, в силу некоторых соображений, я умолчу. О них ещё вспомнят и без меня. И «знакомство» со мной им ещё припомнят. А, вот, о второй категории сказать можно и даже нужно. Так, уже сейчас «жертвами коварных домогательств негодяя Берии» выставляют моих старших товарищей: Кирова, Орджоникидзе, Мясникова, Лакобу. Всех тех, кто бескорыстно одарил меня своей дружбой. Никого из них уже нет в живых, поэтому следствие безнаказанно может «подтягивать» меня к их финалам. Хорошо ещё, что не всех удаётся «записать в потерпевшие»: к факту гибели Сергея Мироновича меня, как ни старались привязать, а не смогли. Отвязались. Зато отыгрались по всем остальным. По полной программе отыгрались. О Серго и Несторе разговор впереди, а пока я остановлюсь на «моём участии» – «руководящем», естественно – в гибели Мясникова.

В то время, о котором я веду рассказ, Александр Фёдорович Мясников был секретарём Закавказского крайкома РКП (б), а впоследствии – Заместителем Председателя Совета народных комиссаров ЗСФСР. Мне приходилось по работе пересекаться с ним, но нечасто. В Закавказье я был слишком мал для такой величины, как Мясников. Поэтому по всем рабочим вопросам с ним сносился исключительно первый руководитель ЧК-ГПУ республики: в Азербайджане – Багиров, в Грузии – Кванталиани. И это правильно: каждому овощу – свой срок. Тем более что Кванталиани, пусть и хороший мужик, и чекист толковый, а к вопросам соблюдения подчинёнными субординации относился не только ревностно, но и ревниво.