– Ну, Анастас – тоже потерпевшая сторона, – сразу же догадался Киров. – Наш «старый большевик» разрабатывает и его, и очень активно. Товарищ усердно высеивает зёрна сомнений том, что в восемнадцатом Микоян избежал участи двадцати шести бакинских комиссаров не по воле случая, а благодаря участию палача Фунтикова. А тот якобы альтруистом никогда не был. Как следствие этих совсем не научных изысканий, на зуб Кедрова у Анастаса вырос ещё больший зуб. А поскольку наш принципиальный товарищ не желает угомониться, сейчас этот зуб находится в стадии заточки.

– Понял, – частично соответствовал я своему заявлению. Потому что вопрос «что делать» – не достояние одних лишь русских писателей. – Но, всё-таки, что мне делать? Не могу же я сидеть, сложа руки?

– А мы тебе и не позволим этого делать… в смысле, ничего не делать! – уже перестал улыбаться Киров. – Продолжай работать, а я выезжаю в Москву. Сегодня по прямому проводу я разговаривал с Дзержинским. Наш «правдоискатель» всё допытывается у него, какие меры приняты по его заявлению. Этот «святой человек» жаждет крови. Поэтому я и еду в Москву. А ты не дрейфь: работай, как ни в чём не бывало.

Легко сказать: «работай, как ни в чём не бывало», когда у меня всё из рук валится! Я уже знал, на какие «меры» намекал Кедров. Этому «гуманисту» мало было одного лишь «увольнения от занимаемой должности». Поэтому слова Кирова о жажде крови следовало воспринимать буквально, не заключая их в кавычки. До сего времени «клиенты» «старого большевика» – все без исключения – подвергались аресту и преданию суду военного трибунала. А там приговоры штамповали под копирку, не мучаясь вопросами разнообразия.

Несколько дней я просидел, как на иголках. «Просидел» – это я образно, потому что на нашей работе не засидишься. Только и стоя, и на ходу я чувствовал эти «иголки». Хорошо ещё, что Киров не задержался в Москве, и сразу же по прибытию вызвал меня к себе. И, вот: я ещё появляюсь в дверях – а он уже идёт мне навстречу. Как всегда, широченная улыбка опережает его протянутую руку.

– Будем жить, Лаврентий!

– ??? – не мог я отреагировать иначе.

– Пришлось нам на пару с Феликсом Эдмундовичем устроить представление для товарища Кедрова.

– ??? – в очередной раз не стал я оригинальничать. А, может, не смог.

Киров немедленно предварил ответ смехом.

– Представляешь: Дзержинский вызывает Кедрова, санкционирует при нём постановление на твой арест – и в этот момент захожу я, и не один захожу, а с текстом и ручательством за тебя нескольких товарищей! Среди них: Мясников, Багиров, Ахундов, Орджоникидзе, ну, и мы с Микояном.

– Как же так, – говорю, – товарищ Дзержинский?! Только что – цитирую «за энергичное и умелое проведение ликвидации Закавказской организации партии социалистов-революционеров начальник Следственно-оперативной части Бакинского губотдела товарищ Берия награждается оружием – револьвером системы „Браунинг“ с надписью»! Подписано: Зампред ГПУ Уншлихт. Ваш заместитель, Феликс Эдмундович! А Азербайджанский Совнарком, уже со своей стороны, наградил Берию золотыми часами с монограммой! И почти тут же после всех этих наград Вы хотите арестовать Берию? Берия – хороший и энергичный чекист. А Мясников, вон, говорит, что Лаврентий – не только способный чекист, но и интеллигент! Как же после всего этого Вы сможете его арестовать?!

Киров хитро прищуривается.

– И всё это я выговариваю будто бы Дзержинскому, а сам всё время смотрю на Кедрова. Вижу: товарищ растерялся, потому что никак не ожидал такого поворота. Быстро передаю бумагу Дзержинскому. Он её «внимательно читает», передаёт Кедрову, а потом «бросает на меня гневный взгляд» – и рвёт на части постановление об аресте. То есть, показывает Кедрову то, как сильно ему не хочется уступать давлению товарищей, но и не уступить он не может. Потому что это, всё-таки – коллектив и коллективное мнение!