Только этим я могу объяснить вспоминаемое мною; удары весел на воде при приближении викингов, тяжелый топот римских когорт, гулкий степной рокот бесчисленной конницы, звон тугой тетивы, взвизг ятаганов, скрип корабельных снастей, хлопанье разворачиваемых к ветру парусов, топовые огни, бесчисленные сражения, погони, замки и форты береговых укреплений, косое крыло при пролете чайки, наконец, на мартовском студеном ветру. А запах фиалок? А хрупкие пальцы возлюбленной?

Я иду сейчас по плоским, плотно уложенным булыжникам дублинской дамбы, к маяку. С моря несет запахом снега, йода, запахом вечности. Подняв воротник пальто, крепко ступая по камням, я поправляю шарф, слушаю крики чаек, звуки, доносящиеся из порта, в этой чужой стране я сегодня встречаюсь с зимой, надвигающейся с северо-востока.

Впереди меня, мужчина, рослый, широкоплечий, развернувшись к ветру спиной, зовет по имени женщину, отставшую от него, остановившуюся возле невысокой груды камней у края дамбы.

– Элижбет! Элижбет!

Но она не слышит, может из-за ветра, или от плеска волн. Глаза ее устремлены в черную заводь, вся ее тонкая фигура, в длинном белом пальто, словно крыло полярной чайки – напряжена полетом. В какие дали? Кто нам скажет об этом?

И почему то вспомнилось: все видят – с кем живет женщина, но о ком мечтает, знает только она…

В последний день ноября выхожу из гостиницы на улицу и сразу окунаюсь в пасмурное, холодное утро неповторимого британского королевства.

Напротив, на тротуаре, кипы газет, неутомимый пожилой испанец ловко раскладывает их для распродажи на длинный и узкий стол, за его спиной ярко плещут не погасшие до сих пор ночные огни рекламы, отраженные в изумительно чистых стеклах.

Я легко познакомился с ним в первый день своего приезда. Он здесь очень давно, прибыл из Мадрида, сбежав от сыскарей Франко, пересек неимоверное количество границ, и наконец, остановился в Дублине. Легкость общения с ним объясняется очень просто, он сносно говорит по-русски, путая окончания существительных и прилагательных, при этом отчаянно крутя своими нервными долгими пальцами рук возле своей груди. Красивая шевелюра, красный шарф и тореадорская стать делают его довольно импозантной фигурой среди рассветного бурливого городского движения.

Пока я просматривал «Коммерсантъ» и перекидывался с ним незначительными фразами, рекламные огни исчезли и мгновенно изменившиеся световые оттенки напомнили о поздней осени.

Мимо, торопливыми шагами спешат по своим делам мужчины и женщины, осторожно и мягко проезжают автомобили, мотоциклисты – экипированные как космические пришельцы – с жужжанием, чуть быстрее, и все одновременно замирают перед светофором. В меня вливается нарастающий гул проснувшегося города, через низкие плотные облака внезапно проглядывает солнце, я вижу на электронном табло вспыхивающую цифру +1.

В небольшой кофейне, стилизованной под средневековую старину, с украшениями геральдики, я присаживаюсь возле окна.

Ирландка, огненно-рыжая, зеленоглазая, природной красоты молодая хозяйка приносит мне чашечку кофе – I′m glad to see you! – я рада вас видеть – она улыбается, и в ее наклоне я улавливаю симпатию.

– I notice that you run in the morning! Do you like it? – она спрашивает меня об утренних пробежках, уже который день подряд я следую мимо этих окон, а она просыпается очень рано.

Поразительно в ней еще то, что при смене прелестных платьев, юбок и сорочек всегда неизменно присутствие накрахмаленного миниатюрного передника и изящного ожерелья на шее, придающего особый шарм.

– This is my style, my rule of life