–Хорошо бы мужал без особых опасностей для здоровья.
–Его или твоего?
–Нашего.
–Такого не бывает. И учти – это самая ранняя стадия переходного возраста, так что наберись терпения.
–Наберешься тут на всех вас! Переходной возраст! У Юрки – подростковый, у тебя с твоими "девочками" – кризис тридцатилетних…
Стоян засмеялся:
–А у тебя самого – "опасные сороковые" с рефлексией сложных порядков. Сюжетец – то каков! "Взрослый сын молодого человека".
После этого послышались такие звуки, как если бы отец запустил в доктора Дагмарова диванной подушкой.
Потом начали опрокидываться стулья.
–Ладно! Ладно! Сдаюсь! – сдавленным голосом молил Стоян. – Профессор! Вы же не Дракула!
Я не удержался, просунул голову в дверь и сказал с интонацией миссионерской терпимости:
–Спокойной ночи.
Не успел я и шага сделать в направлении своего Логова, как в дверном проеме показались две встрепанные головы – одна над другой – и сказали дуэтом сакраментальную фразу:
– А ты, что здесь делаешь, а?!
И затем, уже на своей территории, я услыхал речитатив Стояна, с поправкой отца:
–"Минерал" запел…
–"пропел!"…
–"о чем-то"!
Когда уходят…
С того дня, как Стоян помог отцу доехать со мной из больницы домой, мы стали одной семьей. Ведь я еще тот фрукт был: почти год никому, кроме отца и Стояна, не давался. Так что, пока у отца не срослась рука, несчастный Стойко лишился всякой личной жизни.
Отец еще не был профессором, но докторскую диссертацию уже защитил и заведовал лабораторией в институте. Пока он выздоравливал, у нас в квартире побывали все его сотрудники, поодиночке и группами.
Я пугался гостей и, если дома был Стоян, влезал на него, как обезьяна на дерево.
С ним знакомились, а он отвечал, протягивая руку:
–Арина Родионовна…
–Арина Родионовна…
–Арина Родионовна… В медицинских кругах известен под псевдонимом "доктор Дагмаров".
Сейчас, когда у нас разворачиваются прения по поводу очереди в туалет или собственности на диванную подушку, Стоян вопит:
–И на это вредное насекомое я потратил лучшие годы своей жизни?!
На что я резонно отвечаю:
–Значит, такая была им цена, этим годам.
После чего обычно начинается баталия со швырянием подушек, беготней и опрокидыванием мебели.
Если отец дома, он терпит-терпит, а потом вылетает из кабинета и выставляет меня в мое "Логово".
–Ты можешь мне ответить, кто из вас взрослый, а, Стойко?!
–Только не я! – Стоян демонстративно укладывается на диван, скрестив руки. – Я – наивный младенец. Чудовище – он! "Младенец и чудовище"!
–"Красавица и чудовище!" – поправляю я, высунувшись из-за двери.
–Юрий! Прекрати ерничать! – грозно отзывается отец.
Я быстро захлопываю дверь.
За ней молчание. Кажется, занавес опустился.
Но тут дверь приоткрывается, стукнув меня по лбу, и влезает лохматая голова доктора Дагмарова:
–И совсем не то, чудовище, что с красавицей, а то, что "огло" и "лайа".
Дверь тихо и плотно вжимается в паз.
Я не берусь объяснить, почему два таких разных по возрасту и характеру человека, как мой отец и доктор Дагмаров, сблизились после знакомства в больнице… Написал и подумал, что нужно сразу оговориться: они – натуралы. Стоян так просто "Дон Жуан". Говорят, раньше, если одинокие мужчины дружили, то никому в голову не приходило называть их "голубыми". А в наше время только это всем в голову и приходит. Поэтому на вопрос, кем мне приходится Стоян, я отвечаю – "дядя".
Теперь у меня родственников – своих кровных и Стояна – как у косоглазого друга Винни-Пуха: полк и еще шеренга. И что удивительно, многие живут в Меатиде, малороссийском Приазовье: и украинцы, и русские, и болгары, и поляки. Настоящий Вавилон!