– Ты чего? – спросила Дина, входя в комнату.

– Да так, задумался.

– Ты забыл, – и она положила на стол пожелтевший от времени лист с машинописным текстом. – Коробку я вынесла.

Девочка коротко взглянула на папки и, ничего больше не говоря, вышла, прикрыв за собой дверь.

Когда листок лег на стол, внутри Антона что-то сжалось, а в голове стало пусто. Слова дочери он слышал, словно они доносились из другой части дома, а о том, что она ушла, заметил только когда закрылась дверь.

Вернулось тревожное чувство, отдаваясь в висках отдаленным боем. А где-то посреди пустоты в его голове зазвучал странный мотив. Он казался знакомым, но Антон знал, что слова утеряны, и вспоминать их совсем не хотелось.

Взяв лист в руки, он заметил, что его пальцы дрожат.

«Что за бред, – подумал мужчина. – Это что страх? Из-за этой сраной страницы? Бред».

Тьма – как нечто материальное. Не отсутствие света, а словно вырванная из него плоть, кровоточащая ослепительной чернотой. Зияющая рана на теле пространства.

Словно живая разумная тварь, стремящаяся к распространению и сохранению, она заполняет все, до чего не дотягивается свет. Гнездится в потаенных углах, дремлет и выжидает своего часа.

И стоит солнцу зайти, как она появляется во всей своей красе.

Тьма разумна?

Нет?

Только не в этом месте.

Здесь ей даны сила и воля. Власть ночью и хитрость днем. Она безгранична.

И это мы сделали ее такой. Мы даровали ей свободу, наполнили ее злобой и нашими кошмарами. Именно мы поверили в ее материальность. Мы дали ей все то, в чем она нуждалась. И, получив бесперебойный источник питания, тьма разрослась, она эволюционировала, и стала опасна.

На протяжении веков мы кормили ее, лепили каждый мускул. Создавали все новые и новые легенды, скрывали страшные тайны. И продолжали оставаться невозмутимыми, даже не представляя насколько гигантским является глубоководный спрут на поверхности океана.

Мы забылись, и, превратив кошмар в игру, сами отдали себя ей на съедение.

Потеряв сначала город, а затем самих себя, мы в последствии потеряли и наших детей.

Тьма прибрала все.

Антон выпустил страницу из ослабевших пальцев. Его взор заполнила белая пелена. Гулкий бой в висках сменился тяжелыми ударами. БУХ-БУХ, – словно молот, бьющий по наковальне. А в ушах начал нарастать монотонный свист. По спине прокатился холод и, затаившись в затылке, острым щупом кольнул его сознание, погружая все вокруг в темноту.

Он бежал.

Нет, убегал.

Но от чего? Антон понимал, что за ним никто не гонится. Он был уверен в этом. Но обернуться и удостовериться в отсутствии погони не мог, как не мог и остановиться. Сделай он так, и все будет кончено. Это он знал. И был уверен в этом.

Стоит ему обернуться, и, чем бы ни было то, от чего он убегал, он окажется с ним лицом к лицу.

Пока он бежит – он в безопасности. Пока он не смотрит назад – за его спиной никого и ничего нет.

Мама всегда говорила, что под кроватью никто не живет. Что ночью никто не вылезет из приоткрытого шкафа. Что монстров не существует. И он всегда хотел ей верить. Ей, а не своему чутью. Не своему воображению, рисовавшему яркие и отчетливые картины скрюченных пальцев, тянущихся из-под кровати к его высунутой из-под одеяла лодыжке.

Ей и только ей он доверял своих монстров. И она приходила и без страха смотрела на них, не видя их, и делая их беспомощными. Только рядом с ней они всегда были не реальны. Но когда она выключала свет и уходила, он обязательно накрывался одеялом с головой, не допуская даже мысли, что хоть какая-то часть его тела останется открытой.

Но сейчас он не в кровати, чтобы укрыться от своих страхов. Здесь ему негде прятаться от монстров. И все что он может – это бежать. Бежать и не оборачиваться. Потому что стоит ему обернуться и…