Звучит-то, конечно, замечательно.

– Вы же понимаете, что на таких основаниях соглашаться – весьма опрометчивый шаг.

Сомнения во мне не унимались.

– Увы, но больше рассказать я не могу пока. Все слишком взаимозависимо. Тем более вы уже сказали да.

– Как все сложно… – пробормотала я.

Но сыр слишком сильно пах. Просто одуряюще.

– Ничего подобного. Что сложного в том, чтобы делиться со мной своими соображениями? – простодушно произнес Падуану.

– Когда я последний раз поделилась своими соображениями с высокопоставленным человеком, – добавив горечи в голос, говорила я, – меня отчислили из университета без права восстановления.

– Ну а я же не слишком высоко… поставлен. Так, следователь по особо важным делам.

И вот этими словами он хотел меня успокоить, что ли?

– Почему я?

Даже будь я мэтром, я была бы не самой подходящей кандидатурой.

– Считайте, моя интуиция мне так подсказывает.

– Особо важные следователи прислушиваются к интуиции? – хмыкнула я, намеренно исказив его слова.

– Разумеется, – совершенно серьезно ответил Падуану. А искорки в его глазах мне показались. Всего лишь отблески лампы. – Иначе бы эти следователи не становились особо важными.

Я прикусила губу и вновь уставилась на договор. Буквы перед глазами скакали, текст расплывался.

– Соглашайтесь. Обещаю, сотрудничество будет взаимовыгодным.

И он со значением посмотрел на меня.

Собственно, а чего я раздумываю, раз действительно уже согласилась.

Под внимательным, даже будто напряженным взглядом Падуану, я поднялась, открыла дверцу шкафа и достала чернильницу с железным пером.

Подпись вышла аккуратной, красивой, витиеватой. Я даже загордилась – ни разу так не удавалось.

Падуану прищурил глаза и кивнул на договор.

Я подвинулась, так как следователь переставил стул ближе ко мне. И мы принялись слово в слово читать вслух то, что записано на бумаге.

Ошибиться нельзя было ни в одном слове, звуке. Только если все, произнесенное нами совпадает, договор будет считаться заключенным.

Да, тяжело наверно приходится сторонам, если договор не на три странички, как у нас, а значительно больше. Но увы, это был самый надежный способ.

В какой-то момент мне показалось, будто Падуану не смотрит на листы, а его взгляд направлен на меня. При этом он не сбивался и зачитывал все также, как и я. Только увереннее, четче. Еще и плечо его вдруг оказалось слишком быстро ко мне, то и дело задевая мое. Специально? Нет. В тот миг, пока переводила дыхание, чуть повернулась к нему. Он внимательно вглядывался в строчки. И до меня ему никакого дела не было.

Наконец, произнесли последнее слово.

Я вздохнула и с усилием вызвала почти потухшую Искру. От локтя, скрытого рукавом, до кончиков пальца прошёл разряд, вспыхнули огоньки.

Повернулась к сыскарю. Тот уже протягивал мне руку.

Моя холодная, чуть дрожащая, и его – сильная, теплая ладонь. Он уверенно сжал мою руку. Искры вспыхнули – его чуть ярче, мои тусклее, и все. Договор заключен. Отныне не смогу разгласить полученные сведения.

– Теперь расскажете? – обратилась я к сыскарю.

Ладонь пришлось с силой вытянуть из его хватки. Как ни в чем ни бывало Падуану еще раз сжал мою руку, потом фамильярно похлопал по ней другой и заявил:

– Знаете, поздно уже. – Он начал подниматься, наконец, оставив мою руку в покое. – Вы сами сказали, что мне отдохнуть нужно.

Я ошарашенно на него уставилась. То ли все-таки разбить о его голову чернильницу, то ли в восхищении поаплодировать.

С трудом сдерживая истерическое хихиканье, я кивнула.

– Отдохнуть вам ну очень нужно. Как ваш консультант по врачебным вопросам вам говорю.

Падуану поднялся.