Евдоким с Катей осторожно вошли в пролесок и, спрятавшись за разросшимися кустами орешника, отодвинув ветки посмотрели на небольшую полянку, раскинувшуюся в пятидесяти метрах от них, за небольшим журчащим ручейком.
– Слышь, Катька, может это… Вмешаться, что ли? – дед тростью показал в сторону Павла с Сашей, громко спорящих на той самой полянке. – Поубивают ещё друг друга ненароком.
– Нет, сам же всё придумал, значит, а теперь беспокойство заело? Да пусть, – Катя махнула рукой, посмотрев в их сторону. – Милые бранятся, только тешатся. Пускай наорутся, пар, как говориться, выпустят… А там, глядишь, Евдоким Аркадич, свадьбу готовить придётся… Внука твоего женить будем.
Евдоким удивлённо посмотрел на неё.
– Ну, а чего? Молодёжь, кровь кипит… Глядишь, к утру только дождёмся.
– Ух ты! – дед, игриво дёрнув плечом и лукаво улыбнувшись, шлёпнул Катю чуть пониже спины.
– Ты чего, дед? – Катя, открыв рот и вытаращив от удивления глаза, посмотрела на него.
– Да вот, молодость вспомнил. Проверить решил, кипит ещё чего-то, аль нет, – дед игриво подмигнул ей.
– Чего у тебя там кипеть-то может? Девятый десяток уж разменял, а он всё не наиграется! Тьфу! Поскудник старый! – она покачала головой.
– Ну, а чего? Не такой уж и старый, раз кипит-то ещё. Я ещё, мож, молодым фору дам.
– Не окочурься, когда фору давать будешь. То же мне ловелас нашёлся!
– Ничего ты, Катька, в мужиках не смыслишь.
– А чего мне в них смыслить-то? У меня муж нормальный… Был… Тоже ещё ого-го, – Катя задумалась, вспомнив ушедшего к подруге мужа. – Вот Любка, вертихвостка, на старости лет-то, – она покачала головой. – Ни спереди, ни сзади, а вот, поскудник, ушёл же к такой!
– Ну, а я про что? – он снова игриво замахнулся.
– Ну, размахался уж. Вон бабка Фрося, уже к стольнику приближается, и всё на дедов посматривает, вот к ней и сватался бы.
– На кой мне такая старая-то, коль молодые холостые есть? Да и глухая совсем. Я тут шёл на днях мимо дома её, поздоровался, так она мне – чавось, да чавось. Охрип весь, пока здоровался. Так ей ещё и лет-то сколько, поди меня лет на десять старше.
– Так тебе самому-то?
– А чего мне? Я ещё, можно сказать, в самом соку, – дед снова заулыбался, приободрившись. – Всего-то восемьдесят один.
– Ну, ладно, пойдём уж. Дон Жуан хренов. Проводи уж до дома-то, раз уж приударить решил.
– До твово или мово? – Евдоким подмигнул, подставив согнутую руку.
– Тебе бы лучше до сумасшедшего. Чего разыгрался-то? Пошли уж, шутник, – Катя взяла его под руку, ещё раз посмотрев на присмиревших Павла и Сашу. – Поздно спохватился. Жених у меня теперь… Валентин, – Катя улыбнулась.
– О. Когда ж это успели сговориться-то? – выгнув брови, дед удивлённо посмотрел на неё
– Да вот успели, а чего тянуть-то? А нам чего, тебя надо было спрашивать?
– Вот ведь девка-то. На старости лет, молодость вспомнить решил, так нет… Всю обедню испортила.
– Паш, а никто не придёт? – Саша покрутила головой, присматриваясь к окружавшим их деревьям и кустам. – А то как-то неуютно тут.
– Да кто сюда попрётся, да ещё в такое время? Да и чего бояться? Сидим себе спокойно, никому не мешаем. Если только леший какой, – он усмехнулся. – Ну, думаю, ему лучше сюда не соваться, пока ты тут. С твоим-то характером, – Паша потёр ушибленную Сашей ногу.
– Да ну тебя, – Саша махнула рукой. – Ты это, Паш, извини, – она посмотрела на его ногу. – Больно, да?
– Да ничего, бывало и хуже, – улыбнувшись, он сильнее прижал её к себе. – Не холодно?
– Нет. Лето же. Да и с тобой тепло, – она, улыбнувшись, закрыла глаза. – Паш, а чего все до сих пор сюда приходить боятся?