– Шиповник…

– Из него зелье любовное делают вроде как.

Он обернулся в сторону Веселины, которая пугливо озиралась по сторонам. На его вопросительно поднятую бровь она, смутившись, торопливо пролепетала:

– Я не для себя, я для подруги делала. Я ведь говорила, что ворожить умею. Не преступление же совершила, в конце концов…

Ян усмехнулся, почему-то успокоенный её словами, и небрежно бросил алую ягоду на стол, заметив на лавке следы засохшей крови. Любовные зелья готовили, как правило, на полную луну. Если память ему не изменяла, это было не так уж и давно. Но кровь в ворожбе не использовалась – это он знал наверняка. Буслай мог хитростью опоить Цвету любовным зельем, привязать к себе чувствами, а ночью, когда она забылась крепким сном, начертать на её шее проклятые руны. Наутро ничего не подозревающая девушка разнесла заразу по всем своим подружкам. И, видимо, хворь была особенная – действовала не на всех, только на молодых и незамужних.

Ещё раз внимательно всё оглядев, Ян вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Уж слишком в брошенной избе было душно и смердело грязным, чёрным колдовством.

– Ты же поймаешь его, Ян?

Он глянул на Веселину, которая встревоженно топталась подле него. Во взгляде у неё было что-то скорбное и печальное.

– У меня близкая подруга заболела, – сказала она и шмыгнула носом. – Скажи, если ты поймаешь Буслая – хворь тоже исчезнет?

Ян не любил врать и давать ложную надежду тем, кто отчаянно в ней нуждался. Пусть горькая правда губительна, но боль от неё – временное испытание, которое должен был пройти каждый, чтобы отпустить прошлое. Заболевшие уже не излечатся от дурного колдовства – дни их уже сочтены. Но кудрявой девчонке с забавным именем и излишне серьёзным лицом почему-то впервые хотелось соврать, поправ свои принципы.

– Да, исчезнет.

За эти слова он, пожалуй, ещё заплатит с лихвой, но всё это будет потом – не сейчас. Ян с усмешкой щёлкнул её по носу напоследок и посоветовал идти домой. Ему же предстояло заняться более грязной работой. Вадимир по ощущениям уже должен был вернуться, однако никто из них не видел его с тех пор, как он скрылся в тени ельников. И здесь оставалось два варианта: либо он нашёл что-то стоящее, либо он… мёртв. О худшем думать, конечно, не хотелось. Но Громовому взводу не привыкать оплакивать товарищей – это тоже в какой-то степени было частью их долга.

Звана и Вацлав провожали его в лес взглядами, полными страха. Бороться с нечистью – одно дело, но бороться с собственными собратьями – другое. Он не мог взять их с собой, потому что неопытные волхвы стали бы ненужной жертвой, брошенной на растерзание воронам. А Ян жертв предпочитал по возможности избегать. Ели, чёрные и высокие, тянулись по обеим сторонам от него, заслоняя собой свет. Чем глубже он заходил – тем сильнее сгущался мрак.

Он замер, когда аромат крови вперемешку с проклятой энергией долетел до него. Ян доверился своему чувству и, заранее вытащив меч из ножен, поспешил в нужную сторону. Долго идти не пришлось – перед глазами вдруг возникла полуразрушенная изба, старая и сгнившая уже до основания. Он присел у одного из деревьев, окружавших её, и разглядел символ в виде тонкой, выцарапанной ножом, ломаной линии. Такую руну использовали, чтобы сокрыть что-то от чужого взгляда, спрятать. И, по всей видимости, кто-то опытный уже развеял чары.

– Вадимир, – прошептал Ян и почувствовал, что запах крови стал сильнее.

Он бросился к дому, но тот оказался совершенно пустым. Рядом обнаружилась засыпанная снегом землянка – со стороны её было сложно заметить. Ян использовал колдовской огонь, чтобы растопить сугроб и добраться до двери. Разбухшее от влаги дерево открылось с трудом и мерзко заскрипело. Он торопливо протиснулся внутрь – и его встретил длинный тёмный коридор. Помещение оказалось больше, чем он предполагал сначала – но впереди уже виднелось пламя свечей. Их оставили специально, в отместку ему, чтобы вид открывался живописный.