– А зачем тебе домой, Риточка? – спросил я её, всячески пытаясь отменить это её решение.

– Ну, я захвачу что-нибудь из тёплого.

Вечером может быть холодно.

Я знал, что багажник машины моего друга забит солдатскими одеялами и даже есть матрас, не говоря уж о солдатском полушубке, который лежал скрученный внизу, и одеял в пакетах с бельём у нас под ногами, что создавало какое-то неудобство на заднем сиденье. А самое главное – я знал, что любой случай может повернуть всё в обратную сторону. Уж что такое случай, и как он может влиять на судьбу человека, мне было известно.

– У нас есть тёплая одежда, есть всё, что нужно для благодатного отдыха, – ответил я и, уже не обращая внимания ни на какие робкие протесты с её стороны, дал своему другу команду:

– Больше никуда. Только на Окуньки!

Она не расстроилась, видно, любила жаркое мужское повеление.

За городом уже прильнула ко мне. И мы неслись по степной дороге, поднимая облако пыли за собой. Прошло минут двадцать, благодаря моей настойчивости и упорным объяснениям, что в этом ничего такого нет, что так удобнее, так как пол был заложен мешками с одеялами, я уговорил её лечь, сам вдавился в двери нашей отечественной машинки. Конечно, я уговорил, она сначала легла на спину, обнажив свои ноги, потом повернулась на бок. Я смотрел на её оголённые, согнутые в коленях ноги, а голова её лежала на моих коленях.

Я гладил её белоснежные космы, потом длинную девичью шею, переходя по ложбинке спины, кончиками пальцев дотронулся до резинки трусиков, этих белых трусиков, приподнял их, ведя свои пальцы дальше между мягкими, как облака, холмиками её попочки, и возвращался обратно, скользя уже по влажной и возбуждённой ложбинке её спины.

Моя плоть прорывалась сквозь ткань, пытаясь разорвать брюки, огромным бугром и упиралась ей в щёку, рядом с прелестным ротиком. Но она не отодвигала голову. И я понял, что это небесное создание будет моим, что у неё внутри – (это о душе) и прочее, меня не волновало.

Дорога опять пошла асфальтом, потом вновь ушла в степную, которая разветвлялась десятками таких же дорог по степи, но, даже не зная пути, всё равно невозможно было заблудиться, потому что они в конечном счёте сольются в одну, ту, которая тебе нужна.

Я был тоже первый раз на этих Окуньках и был поражён: вдруг как бы ниоткуда вдали выросли в поднебесье дикие скалы посреди степи, они упирались своими пиками чуть ли не в облака, такое было великолепное видение.

Моя спутница тоже приподнялась.

– Какая красота, я даже и не предполагала, что так недалеко такие божественные места.

– Это ещё не всё, – ответил мой друг.

И вот, петляя между огромными валунами, мы обогнули небольшое нагромождение скалистых выступов и оказались на песчаном берегу озера, со всех сторон обрамлённого дикими горами, может быть, я преувеличиваю, но нам казалось, что всё, что было там, было диким.

– Вот это сказка, – сказал я другу, – ты почему раньше об этом молчал, ты почему скрывал такую красоту?

Он засмеялся:

– Это на десерт я тебе припас, когда ты будешь в нужном состоянии.

– Ничего себе десерт! – воскликнул я. – А состояние ты сам определил. Он усмехнулся и кивнул на мою спутницу.

– Здесь и определять не надо. Мы оба заржали как кони.

– Русалочка моя подошла к воде. Песочек был крупный, золотистый, немаркий, не оставался на ногах. Она потрогала воду ногой. Какое блаженство, какая теплая и такая чистая вода!

Одним движением скинула платье и осталась в этих беленьких трусиках, повернулась к нам полубоком, и прелестные грудки её с торчащими как пики сосками дали нам понять: быстрее к ней, быстрее в воду. Она точно была авантюристка.