«Нет уж… коли покойница велела остаться… то так и будет… не настал еще час, видать… что-то еще подвернется, открывай ворота!»

Добравшись, наконец, до своей двери, он нырнул внутрь, как жарким летом ныряют в омут, – ни на что не глядя и уповая лишь на спасительную прохладу. Служанки не было – должно быть, сбежала куда-то, пользуясь отсутствием хозяина. Ничего вокруг не замечая, палач добрался до своей кровати, разулся и тут же повалился на нее навзничь. Сердце стучало, как прежде, но все-таки стало легче, старик подумал даже, что стоит подняться и налить себе воды. Он успел подумать еще о чем-то, прежде чем услышал какую-то возню у входа в дом, – хлопнула дверь, которую он, как видно, забыл закрыть, затем послышались шаги.

Решив в первый момент, что это вернулась служанка, он, однако, тут же понял, что ошибся: шаги были явно не ее, да и вообще – коли судить по звуку, в дом вошел не один человек, а несколько. Сколько именно – палач не разобрал, но странным образом не испытал и тени испуга. Напротив, он торопливо поднялся и в каком-то, едва ли не веселом азарте поспешил навстречу незваным гостям – кем бы они при этом ни оказались.

…Это была пестрая во всех смыслах компания или, лучше, маленькая толпа – два или три десятка мужчин по преимуществу – хотя были и женщины, три или четыре, а может, даже и несколько больше, трудно сказать с точностью. Ввалившись, они принялись приветствовать хозяина несвязным хором голосов, – теснимый ими, Клаус отступил к стене, но, едва почувствовав спиной опору, тут же протянул к ним руки:

«А… вот вы и явились ко мне… мои дорогие… Ну, что ж, ну, что ж… приветствую вас… давненько не виделись… право, даже соскучился по вам, можно сказать…»

Лицо старика и в самом деле словно бы просветлело.

«Как же я… но, позвольте… я ведь помню вас всех!.. Ну, надо же – помню едва ли не каждого.»

Он шагнул вперед, гости расступились, и Клаус вывел за руки затерявшегося во втором ряду невысокого здоровяка, очень широкого в плечах.

«О, Гюнтер Колода! И ты меня почтил! Небось, не знаешь, что дорог мне по-особому, – покойная Магда моя как раз согласилась за меня пойти… ровнехонько на следующий день, как я бошку твою бедовую оттяпал! Так и запомнилось, так и встает перед взором – Гюнтер Колода, головой на колоде, и Магда моя со своим папашей… я еще его долги оплатил потом по договору…»

Палач захохотал как-то по-птичьи, перебивчивым стариковским клекотом.

«А вот и господин советник Апфельбаум! – он выманил другого мужчину, высокого и худощавого, – И вы здесь, конечно! Помню, помню ваш день, словно бы вчера он был, ей-богу! Две тому причины – первая, верите ли, такая – вдруг показалось мне тогда, что топор не наточил как подобает… и что вот сейчас размахнусь – а с одного удара и не осилю. Переживал за вас, как за родного, все равно! Ну а вторая причина – она уж моя полностью: первенец мой накануне родился, долгожданный. Уж как рад я был – не передать. Оттого, видать, и рассеян слегка – вот и терзался мыслью дурацкой, про топор недоточенный. Да только нету уже моего сыночка… ни того, ни младшего.»

Он смахнул сиротливую слезу с правого века.

«А, кстати, ведь и младшенький – тоже того… службою моею был отмечен при рождении… Ну-ка, Берта Отравительница, подойди поближе… дай в глаза твои бездонные загляну… помнишь небось, как ты спросила, не помешают ли волосы, а я ответил, что нет, определенно не помешают… и с тем ты на колени опустилась – а волосы и вправду были роскошные донельзя… густые, и цветом – прямо смола застывшая! Я за них потом твою голову и поднял – народу показать, чтобы не сомневался никто.»