В восемнадцать лет Акулька в заезжего паренька Гришаню влюбилась, сладилось у них, умчалась сестрица к столице поближе жить, в городок Затишье – там её муж с матерью обосновался, работал на местном заводе. Тот город потом в Электросталь переименовали, новые времена принесли с собой совсем иные названия.

Я в двадцать два года одна с батей осталась. Он сильно ослаб, с таким хворым о гулянках думать грех, хозяйство полностью на мои плечи легло. Время молодости быстро пролетало, меня с одинокой, горькой судьбой венчало. В деревне жалели, головами качали – мол, такая краса увядает. Отца корили – совсем затюкал старшую, только старик не виноват, сама так решила: не для меня удел уготован перед богом предстать мужней женой. Перестарком вскоре посчитали, в мою сторону уж никто не поглядывал, моложе, аппетитнее девушки ходили в невестах. Шесть лет в трудах да заботах минуло.

Когда к нам в совхоз молоденького проверяющего прислали, мне двадцать восемь лет стукнуло. В деревне девки от восторга заверещали, заглядывались на командировочного даже те, кто в паре ходил. Вечером как-то я проходила мимо конторы, в освещённом окошке его увидела впервые, как на ладошке. Он сидел, считал что-то, записывал, такой красивый, высокий, волосы русые, с лица белый, а румянец во всю щёку, и серьёзный очень. Сердце моё вдруг обмерло, за спиной будто крылья появились, все годы одиночества цепями тяжёлыми к ногам враз опали. Тут парень голову поворачивает к окну, меня с места ветром сдуло, домой заскочила, запыхалась, к двери спиной прижалась. Отец приметил, молвит:

– Кто гонится за тобой? Кто озорует?

Я разрумянилась от бега, улыбаюсь глупо, перестать не могу, с перепугу отчиталась как на духу:

– Приезжего ревизора в окошке углядела, учёный больно, не такой, как деревенские ребята. Испугалась: вдруг заметит, как слежу за ним.

Папаня ухмыльнулся, он почти с печки не слезал, а тут на следующий день засобирался куда-то. Долго его не было, я уж убоялась, кабы чего лихого не вышло. Ближе к вечеру слышу шаги – батя входит с молоденьким ревизором, тот под локоть придерживает старика. Моё лицо вспыхнуло, перед глазами круги радужные, язык к гортани прилип, ноги ватные, двинуться не в силах, а гость упёрся в меня взглядом, пристально смотрит. Отец ему что-то втолковывает, между делом меня нахваливает.

Глянулась я Феденьке, позвал меня пройтись, деревню ему показать, на зависть всем девицам – они меня за соперницу уже не считали. Начали мы с ним прогуливаться вечерами, разговоры вести обо всём на свете. Растаяло ретивое сердечко красной девицы от доброго участия залётушки, поняла, что люблю молодца, а его сердце на мои чувства отозвалось. Вскоре поженились с ним, поменяла я фамилию Копейкина на Овсянову, соседи со свадебкой подсобили, хорошие люди были. Папаня в день свадьбы последний раз на улицу вышел, через пару месяцев помер, рядом с матушкой схоронила родимого.

С мужем любимым сюда подались, тут работу дали, вот эту каморку выделили, везучими нас посчитали, мол, одни, как баре в хоромах, устроились – люди комнату делили на две-три семьи, занавесками отгораживались.

У деда твоего неподалёку мать проживала да младшая сестра, отец его не дожил, с Гражданской войны не вернулся. Они меня не приняли в семью, показалась им не годной для красавца сына, больно перезрелый плод достался их мальчику, да ещё безграмотная. Родне обижать любимую жену Федя не позволил, с трудностями справлялись сами, без их помощи. Мир да лад воцарился у нас, душа в душу зажили, милый очень жалел меня, тешил. Зато завистников неожиданно выискалась тьма-тьмущая. Девок не счесть сколько к дедушке липло, увести пытались, только я крепко за него держалась, он меня одну любил.