К вечеру неводник гоголем красовался на воде, лениво покачиваясь, отбивая бортами волны. Никто особенно-то и не надсаживался в догадках, кроме Сони: зачем понадобилась этакая ладья Косте с Ильей и куда они увели ее этим вечером? Односельчане давно привыкли к чужой тайне точно так же, как свыклись с тучами, ветрами и дождями.

Вскоре неводник снова появился на старом причальном месте, только на этот раз грузно осевшим на воду. Дед Чарымов, улучив минуту, когда Илья с Костей пошли домой, заглянул под брезент.

«Яхнуло бы их, есть в урмане у сорванцов прожорливая машина. Двадцать бочек с бензином! Для мотолодки хватит на целых три года! Эх, выследить бы их соболиный клад».

Утром по деревне разнеслась еще одна удивительная новость: уехала с Ильей и Костей Танька Сухушина. Повезло деду Чарымову – Сухушины его соседи. Перед рассветом затявкала собака, вышел старик на улицу. Видит, мимо дома проходит Танюша, а Илья следом несет ее самодельный фанерный чемоданишко.

«С ними, значит, маханула девка в потайной урман. Вот ведь чудеса какие! Скажи – не поверят».

Одно сомнительно деду Чарымову: почему это Илья прихватил с собой именно Таньку. О замужестве ей, Безносихе, и думать нечего. В деревне на каждого неженатого найдется по четыре девки. Выбирай из красивых красивую, бери по вкусу – с золотым характером или что побойчее. Илья – парнина куда с добром, не обижен природой. Схлестнулась хантыйская кровь с русской, отцовской, и слился из двух кровей новый человек. Глаза у Ильи счерна, но разрез их не узкий. Нос не плюсковатый. А вот широкоскулость, да еще характер редкой доброты – это по материнской ветви ему достались.

Илья хорошо знает язык хантов, а русский – родной ему. Перехватил он у отца и впитал с малолетства редкий дар деревенского сказителя. Любую побывальщину отец мог щедро сдобрить вымыслом, заправить поговоркой. Мог заплести извилистую нить рассказа таким узором, что душа слушателя переселялась в уши и ловила с жадностью каждое слово, будто капли дикого ароматного меда. На вечеринках Илья был желанным парнем. Славился как незаменимый балалаечник и сочинитель частушек. Не краснели девчата, когда вдруг после любовной душевной частушки скороговорочкой выдаст Илья:

Мог Илья в жены выбрать любую девушку, но, видать, еще не пришла пора ему влюбиться. А ведь двадцать четыре уже парню.

Те из девчат, что засматривались на Илью и тайно мечтали околдовать его, теперь ударились в злые пересуды:

– Вот те Безносиха!

– Сами, девки, виноваты. Гнем из себя недотрог. Безносиха вот не растерялась.

– Верно. Поймала случай, размундирилась перед Илюшкой. Мужик в запале на лицо не смотрит…

Прозвище Безносиха прилипло к Тане лет десять назад. Осенью ходила она с ребятишками шишковать, на ветвях шишка держалась крепко. Хоть была девчонка проворной и мало в чем уступала мальчишкам, но не повезло ей тогда. Сорвалась Таня с суковатой подставки, по которой хотела добраться к первым ветвям гладкоствольного высокого кедра, упала лицом на ребристый смолевой корень и разбила переносицу.

Тут уж не скроешь – обидно девчатам, которым прилюбился Илья. Увела от них Танька Безносиха первейшего парня. И желали они ей утонуть в болотной трясине.

На столе перед следователем Пироговым лежало распухшее «авиамоторное дело». Вадим Вадимович еще раз прочитал недавно полученное письмо от начальника авиапорта в Медвежьем Мысе. Тот писал: «Пожарный самолет прочесал указанный вами квадрат. Обнаружены две старые охотничьи избушки, но этот участок безлюден. Избушки заросли кустарником, по всему видно, что заброшены давно».