– Пусть хоть в Дивнодолье отправляется, если это поможет нашему дурню за ум взяться. Собери ей всё, что требуется. Свет в помощь в таком деле.

Разбирая вечером котомку мужа, Зара нашла мешочек с вышитыми на нём голубкой и непонятными завитками. В уголки внутри забились остатки орехов и сушёных ягод.

«Видать, Горлинка в дорогу дала, чтоб и в разлуке к себе вязать».

Помня слова Пламеня, что некоторые чары раскрываются в огне, Зара не стала сжигать находку, а украдкой ушла со двора к реке и закопала мешочек на берегу.

Вернувшись в дом, встретила поджидавших её Стужу и Яблоньку.

– Куда бегала? – строго спросила свекровь.

– Так… На ветер захотелось. Душно.

– А чего тогда на берегу закапывала? – ехидно пропела сестрица.

Зара молчала. Стужа подтолкнула дочь к выходу.

– Иди к себе. Да не подслушивай! – дождавшись, пока стихнут шаги Яблоньки, снова повернулась к невестке: – Ну?!

– Мешочек ведьмин у Пламеня нашла, унесла подальше от дома.

– С чего решила, что он ведьмин?

– Там голубка вышита и узоры странные, у нас в деревне таких не видела. И в нём орехи с ягодами были, а сейчас пусто.

– Похоже, что так. Почему же не сожгла?

– Так некоторые чары в огне раскрываются.

– Откуда же тебе известно такое?!

Зара прикусила язык. Если признаться, что Пламень открыл, то придётся рассказывать и о рукавицах, и об их с Радугой уговоре молчать.

– Не знаю… Вроде слышала где-то…

К счастью, свекровь не стала допытываться:

– Ладно, может, оно и правильно. Соберите с Радугой на стол, только по-скорому. Отец отдыхает с дороги, а твоего мужа можно не ждать. Поужинаем, помолимся – и спать. Завтра подводу укладывать надо, дары Сёстрам собирать. Как управимся, так и тронетесь.

В путь отправились затемно. В подводе, занятой головками сыра, корзинами с яйцами, копчёными колбасами и грудинкой, что везли в дар Сёстрам, Заре с матушкой пришлось примоститься в углу на соломе, прижавшись друг к другу. Осенняя ночная сырость быстро пропитала одёжу, а от мягкого бока Брюквы исходило тепло. Однако, даже согревшись, Зара не могла уснуть. Она и сама не понимала, какая встреча её больше пугает: со знахаркой или с Сёстрами, и продолжала стучать зубами от страха.

Небо на востоке порозовело, и вскоре над горизонтом показалось косматое солнце. Серые кусты и деревья вдоль дороги будто стряхнули с себя пыль и подставили под лучи жёлтые и красные листья, ещё влажные от ночного тумана. Зара привстала в телеге, оглядываясь по сторонам. Деревенские холмы остались далеко позади, вокруг расстилались укутанные дымкой луга, на западе пестрел лес. Тревога рассеялась вместе с темнотой. Ехать ещё долго, и впереди целых три дня с матушкой!

Брюква зашевелилась, просыпаясь. Велела вознице остановиться у ближайшего ручья, чтобы наскоро умыться. Мужичок кивнул:

– Оно можно, лошадке попить и отдохнуть пора.

Заре тоже не терпелось сойти на землю и размять ноги. Наконец среди зарослей багряных рябин блеснуло озерцо. Она на ходу спрыгнула с подводы и побежала к берегу. Вода оказалась студёной, пальцы тут же заломило, по коже прокатилась дрожь. Зара поскорее выбралась из тени на освещённое солнцем место и ждала, пока Брюква умоется. Той холод был нипочём.

– Матушка, тебя ведь Рябинкой звать. Не такой ли красной она была?

– Да, такой. Я крупная родилась, намучилась твоя бабушка со мной. Дважды над ней луна и солнце проходили. Уже силы оставляли её, порой в беспамятство впадала и тут заметила, что рябина за окном вмиг вся покраснела, будто костёр вспыхнул. И всё ей казалось, что это Сония светоч зажгла, чтобы роженицу поддержать. Потому и нарекла меня Рябинкой. Только отец рассмеялся, как увидел мои багровые щёки и хохолок на макушке. Сказал: «Такая мордатая, как есть Брюква». Так оно и приросло. А уж как я вширь пошла, так никто и не вспоминал уже, что Рябинкой меня в Огневице наставник при светочах назвал.