– Прокатимся на лошадях?
Кэссиди помолчала.
– Сейчас?
– Необязательно, если хочешь спать…
Боже, дурацкая была идея.
– А кто еще едет?
– Только мы с тобой.
Ее глаза расширились, губ коснулась нежная улыбка.
– Ладно. Едем. – Она вылезла из постели, посмотрела на меня, а потом – на себя. – Как мне одеться?
Я уставился на ее хрупкую фигурку в коротких пижамных шортах и обтягивающей майке. По телу прошелся жар, в штанах стало тесно.
– Так и иди.
Кэссиди закусила нижнюю губу, и я даже в темноте увидел, как у нее вспыхнули щеки.
– Тогда я готова.
Я взял ее за руку и провел по темному дому, сцапав по пути из шкафа покрывало. В мгновение ока оседлал Медведя, вскочил в седло и усадил Кэссиди перед собой. Можно было бы взять Звезду, но тогда я лишился бы возможности обнимать и прижимать к себе Кэсс.
Я направил Медведя к ручью, протекавшему на моей любимой части ранчо. Там привязал поводья к ветке дерева на вершине холма, расстелил покрывало и улегся на нем вместе с Кэссиди. Мы часа два болтали о ранчо, звездах, тишине, прерываемой цикадами и шелестом ветра, и о светлячках, которых Кэссиди, оказывается, любит. Она начала позевывать. Нужно было отвезти ее домой, но так не хотелось.
– Я буду скучать по всему этому, – вздохнула она. – Тут так красиво.
– Приезжай в любое время, так часто, как только захочется.
Кэссиди с улыбкой повернулась на бок лицом ко мне:
– Тогда я злоупотреблю вашим гостеприимством.
– Ничего подобного. Мои родные полюбили тебя. – Я люблю тебя.
– По ним я тоже буду скучать. Они удивительные. Я никогда не была близка с девчонками, даже с Джеки. Она хорошая подруга, но с ней я не ощущаю то, что чувствую рядом с твоей мамой и сестрами. Хотелось бы мне расти в такой семье.
Я столько всего желал сказать ей, но даже что-то одно из желаемого уже будет слишком. И лишь напугает ее.
Кэссиди снова зевнула, и я сел:
– Ты устала, давай отвезу тебя назад.
Она схватила меня за руку, уложила и, подвинувшись, положила голову мне на грудь.
– Не надо. Вернуться – значит оставить тебя, а я не хочу.
Сердце пропустило удар и пустилось вскачь.
– Кэсс…
Я коснулся пальцами ее подбородка и наклонил голову назад. Ее медовые глаза ярко сияли в лунном свете. Я сдвинулся и навис над ней, в дюйме от ее лица, но не целуя.
– Пожалуйста, не уезжай.
Я нежно провел по ее губам своими, и у Кэсс сбилось дыхание, а глаза потемнели. Она обвила меня руками за шею и сама впилась в губы поцелуем. Я захватил ее нижнюю губку зубами, вызвав тихий стон. Как же мне хотелось этого с самой первой встречи! Я вжался в Кэссиди всем телом и тоже не сдержал стона, когда наши языки встретились и она зарылась пальцами в мои волосы. Хотелось умереть от одного только ощущения стискивающих мои бедра колен и крепко прижимающих меня к себе рук. Я оперся на руки по обе стороны от ее головы, двинул бедрами и был вознагражден сладким, как грех, стоном Кэссиди. Боже, как же я ее желал! Желал наполнить ее и слышать, как она стонет мое имя. Но сейчас нельзя, сейчас нужно сдержаться, а значит, перестать ее целовать. Но как? Хотелось сорвать с Кэссиди шорты и майку и остаток ночи боготворить ее тело. Срывать с ее губ стон за стоном… Черт, нужно немедленно взять себя в руки. Я с трудом сменил жадные поцелуи на трепетные и неспешные, на почти невесомое касание губ и запретил себе думать о том, чтобы взять ее здесь и сейчас.
Подуспокоившись, открыл глаза и встретил взгляд Кэссиди, смотревшей на меня сквозь ресницы.
– Ты такая красивая, Кэсс, – прошептал я ей в щеку, которую сразу же и чмокнул.
На ее порозовевшем от поцелуя лице появилась нежная улыбка. Моя улыбка. Которую она дарила только мне.