Культуру погрузили в мусорку и увезли на помойку.

В вещах копошились люди и отбирали нужное.

Вещи – не культура, они всегда нужны. Классиков тоже увезли на свалку вместе с хорошим пианино. Очень хорошим, таких теперь не делают.

А что оставили? Что оставили, то и оставили. Смотри ящик, там интеллигенция впаривает массам истинную культуру.

Я не смотрел ящик и не знал, какая должна быть истинная культура, которую впаривают.

Но было жалко всё, что увезли на свалку.

Осталось ожидание. Оно ястребом висело в квартире. Я это чувствовал физически. Но только не знал, когда оно спикирует и что принесёт.

Как всё рационально устроено. Сначала сигналы, что твоё время заканчивается. Потом они превращаются в полноценные недуги, которые всё настойчивее дают о себе знать. А затем следует немощь. И ты смиряешься, понимаешь необходимость неизбежного. И даже его пользу.

И наконец наступает приятие, и ты начинаешь любить то, что неизбежно.

А неизбежность стояла рядом и смотрела на него из зеркала незнакомым пожилым дядькой.

Я отошёл в сторону – и старик исчез. Я подошёл к зеркалу – и незнакомец появился вновь.

«Это моё отражение, что ли? А где я?.. Нет, зеркало отражает что-то не то, что-то чужое», – подумал я.

– Ты кто? – спросил я.

– Тело.

– Чьё?

– Твоё.

– Неужели это я?!

– Да, – ответило отражение.

– Нет, я не такой.

– Такой. Вглядись, уже падают листья.

– Где?

– На голове.

Я наклонил голову… На макушке полянка с хилой растительностью. Этого я не ожидал.

– Узнаёшь себя во мне?

– Но я, моя душа… Я молод…

– Оставь словоблудие для дурочек. Ты такой. Зеркало не врёт.

– Но я ещё хочу…

– Хоти. А я нет. Можешь сколько угодно хотеть, вот только сможешь ли?! А? Молчишь. То-то. Надо делать то, что могу я, а не ты. Время, когда твои желания и хотения совпадали с моими возможностями, прошло. Я не хочу и не могу то, что хочешь ты.

– Я ещё…

– Верю. Но я не могу. Материал устал. Я постарело, как и положено, и не виновато в этом. Смирись и прими это.

Это мерзкое стекло – врёшь ты это, мне назло!

Я отошёл от зеркала. Только б не глядеть и не видеть эту рожу. Но не мог не глядеть. Взглянул и… увидел в нём себя, прежнего, молодого, улыбающегося.

– Скажи этому, что я прежний.

Но отражение молчало.

– Скажи.

Отражение молчало. Отражение фотографии на стене не могло говорить.

«Я люблю тебя, жизнь. И надеюсь, что это взаимно», – прозвучала мелодия телефонным звонком.

– Я весь внимание.

– Здравствуйте, – заворковала трубка девичьим ласкающим голоском.

Верно из поликлиники, и чем приятней голосок из этих учреждений, тем неприятнее сообщение.

Это я уже хорошо усвоил. Рука задрожала.

– Я поздравляю вас, – ворковал голосок.

– С чем? С результатами обследования? Здорово!

– С хорошей погодой, весной, да просто с хорошим настроением.

– А вы кто?

– Я из молодости. Вас Молодость поздравляет. Не забыли, как молоды мы были? Так вот, я оттуда.

Я не помнил. Но повеяло чем-то… свежим, и стало легко.

Я не мог вспомнить по голосу, кто это.

– Кто же вы?

– Молодость. Я помню тебя. А ты?

Я посмотрел за окно, так, случайно: там, над тополями, в синем-синем небе, вместо шаров висел громадный букет цветов.

И в ту же секунду я полетел. Так не бывает, не должно быть, в прошлое не вернуться.

– Сударыня, как жаль, что нельзя туда вернуться.

– Почему? Давай попробуем.

– Мы не можем, просто взявшись за руки, уйти туда.

– И не надо. Я-то там. Ты здесь, я там. Давай разговаривать, и у нас всё получится. Погуляем по даль-далёкому.

– Не искушай меня без нужды возвратом юности моей, – пропел я.

– Как раз в этом у тебя громадная нужда.

– Сударыня, говорите вы, как дьявол, ласково и нежно, убедительно. А рога-то поди наготове, чтоб пронзить жертву.