А Виктор Петрович, в свою очередь, никогда не забывал о том, что далеко на Севере, в самом сердце России живет его названная сестра, звонил ей, присылал свои новые книги, с большой радостью открывал перед Галиной Георгиевной двери своей квартиры в Академгородке, когда ей удавалось вырваться на «материк». Он был потрясен, когда в ее жизни один за другим произошли большие несчастья. Умер от рака крови десятилетний внук, в 33-летнем возрасте угасла как свеча от рака желудка дочь Ирина (вспомним, что также рано умершую дочь Астафьева тоже звали Ириной). Виктор Петрович сам купил Галине Георгиевне путевку в санаторий и предложил ей съездить отдохнуть, оправиться от тяжелой психологической травмы. Но жизнь продолжала испытывать Галину Георгиевну на прочность – в это же время свалился с инфарктом ее муж, и, конечно, ни о каком отдыхе для нее не могло быть и речи. Она разрывалась между больницей, школой, где продолжала работать, и домом. И везде успевала – такой уж закалки и подготовки была Галина Георгиевна, что ее хватало на все и всех.

Не лучшие времена тогда переживал и Виктор Астафьев. Его резкие высказывания о власть предержащих, страшные в своей обличительной правдивости последние книги настроили эти самые власти, определенные слои читающего населения против него самого. Астафьева травили в красно-коричневой прессе. Депутаты Законодательного собрания Красноярского края мстительно отказали нуждающемуся в 90-е годы писателю (между прочим, лауреату множества литературных премий, Герою Социалистического Труда, бывшему депутату Государственной Думы!) в ничтожной доплате к пенсии.

Все это, да обострившиеся возрастные болячки и последствия фронтового ранения, вели разрушительную работу в его организме. И в 2001 году сердце его перестало биться. Умер вскоре и муж Галины Георгиевны. Так она потеряла двоих своих самых дорогих мужчин, о которых скорбит каждый свой новый прожитый день.



А жизнь продолжается

Но это вовсе не означает, что Галина Георгиевна пребывает в черной меланхолии. Жизнь-то продолжается! И в ней еще немало места для радостей. Семьи ее детей успешно справились с невзгодами перестройки, экономических кризисов, инфляций и прочих неприятных напастей новой России и живут очень достойно. У всех хорошее образование, хорошие должности (включая администрацию Эвенкийского района и правительство Красноярского края), приличные машины, успехи в бизнесе и прочие блага. А сколько ее учеников стали уважаемыми, известными людьми? Только в Туре их – десятки. Еще больше разъехались по белу свету и честно служат стране, народу. Как, например, генерал-лейтенант Александр Горовой, первые четыре класса отучившийся именно у Галины Георгиевны в Туре.

Все они любят и чтят и свою первую учительницу, бывшую сироту и детдомовку Галку Ус, которую Виктор Петрович до конца дней своей жизни звал сестренкой. Пожелаем же и мы этой замечательной женщине еще долгих, долгих лет жизни!


Жили-были немцы

В Казахстане, где я прожил много лет, было полным-полно немцев, встречались даже села, население которых было сплошь немецким. Был у меня и друг немец – Сашка Ляйрих (он еще в 80-е годы перебрался в Германию). Мы вместе росли, бывало, дрались, не решив какие-то мальчишечьи проблемы мирным путем, потом снова мирились. Ходили на рыбалку на Иртыш, совершали набеги на чужие огороды – чужой огурец всегда почему-то казался вкуснее. И я никогда не задумывался: откуда взялись в степях Казахстана немцы? Лишь позже, повзрослев, многое узнал. И то, что сюда их переселили в годы войны с берегов Волги (без малого миллион!), и мне понятна стала причина постоянной печали в глазах отца Сашки – дяди Адольфа. Он был мобилизован отсюда же, из Казахстана, на трудовой фронт, рвал жилы где-то на лесоповале, получил там увечье. Он внес свою долю, хоть и подневольную, в победу над фашизмом. Но после войны его не приглашали ни на одно торжественное собрание по случаю Дня Победы, хотя на них чествовали чуть ли не даже последних лодырей в тылу, не говоря уже о фронтовиках. Те вообще косились на дядю Адольфа, по пьянке могли обозвать его и фашистом. А какой он был фашист? Тихий, непьющий и трудяга, каких мало. Но он был немец. И это во время войны и еще много лет после нее помнили всегда – особенно люди злые, недалекие. Это я сейчас понимаю. Как и то, что тогдашние правители нашей страны очень несправедливо отнеслись к этому честному и трудолюбивому народу – российским немцам, обжившим Поволжье более двух веков назад. Потом людей этих реабилитировали, как репрессированным назначили какие-то льготы. Справедливость как будто восторжествовала. Даже дяде Адольфу выдали медаль участника Великой Отечественной войны (помнится, в списке участников ВОВ, вывешенном в нашем сельском клубе в тот год, не помню уже каком, его фамилия была дописана последней, от руки), и его впервые пригласили на торжественное собрание по случаю Дня Победы. Розовощекий школьник повязал ему на шею алый пионерский галстук, он резко контрастировал со смертельно бледным лицом дяди Адольфа. А по его изрезанной морщинами щеке текли слезы… О чем тогда плакал дядя Адольф, тихо, по-мужски? Были ли то слезы очищения и радости, или же плакал он по своей, злой волей исковерканной, судьбе? Наверное, я теперь этого никогда не узнаю. А мой сегодняшний рассказ – дань уважения и сочувствия к ним, к незаслуженно обиженным российским немцам.