ушедшее. На том – душа стоит.
1977 г.
«Мой Бог, как просто всё на этом свете…»
Мой Бог, как просто всё на этом свете,
когда встаёшь и куришь на рассвете,
и боль под сердцем чуточку сосёт,
а в небе тело ласточка несёт,
движенья крыльев трогательно-зыбки…
Всё внятно взгляду. Нет ни в чём ошибки.
И о печалях знаешь наперёд.
1977 г.
«Я помню, что улыбка, будто птица…»
Я помню, что улыбка, будто птица,
внезапно отделялась от лица,
взлетала – и не ведала границы
меж мной и миром, длилась без конца.
Мы узнавали: есть всему причины.
Нас обучал небескорыстный быт.
И спит улыбка в глубине морщины.
Как в коконе – бескрылая – лежит.
Но тайно верим мы в свои начала.
И подступают молча времена.
И требуют, чтоб птица вылетала
из каждого лица, как из окна.
1976 г.
«Две рифмы жалкие в горсти…»
Две рифмы жалкие в горсти,
и жажда, крепнущая в быте:
суметь за край мгновенья выйти
и обнаружить даль пути.
Две рифмы бедные. Что в них?
Повтор? Догадка? Вдох и выдох
пространств безмолвствующих, скрытых
не где-нибудь, а в нас самих.
Шумит незримая листва.
Опять душа не знает меры.
И постоянство тайной веры.
И бездна скрытого родства.
Ах, нужно, чтоб слова цепляли,
чтоб не текли – со мной брели,
измерив башмаками дали
моей невидимой земли.
1976 г.
«Когда в своей постели, сном объяты…»
Когда в своей постели, сном объяты
лежим – где наша жизнь тогда?
Пускай не вся – но ведь ушла куда-то.
И знаем ли – куда?
Она пешком идёт по белу свету,
не ведая дневных забот.
И что ей наши радости и беды? —
теперь её черёд.
Неужто же ей негде разгуляться
в душе моей средь бела дня?
О, погоди, очнуться дай, подняться!
Жизнь, пощади меня!
Мы спим – и ожидаем возвращенья
той жизни, что ушла от нас.
Вернись! Я заслужу твоё прощенье
и вспомню с миром связь.
1968 г.
«За каждой мыслью – голоса других…»
За каждой мыслью – голоса других.
За каждым словом – ожиданье слова
и созидают глубину живого
все те, кого и нет среди живых.
И жизнь, которая сегодня есть,
не нас одних вела и обнимала.
Так много жизни, что нельзя и счесть!
А мы твердим, её не зная: мало.
1968 г.
Борису Пастернаку
Бессонница. Развал. Начало марта.
Где небо? Где земля? Слепая смесь.
Весна смешала всё, и день, как карта,
случайным выпал, первозданен весь.
Прости мой слог – хоть вылезай из кожи —
слова с тобою схожи. Иль – с весной?
Но вытолкнут, как мальчик из прихожей,
лицом в весну – что бредить новизной?
Подслушать, угадать: за каплей капля
жизнь прибывает. Найден верный тон.
Идёт премьера вечного спектакля,
в котором счастлив ты и побеждён.
Туда – в артисты! Даже и статистом
входя частицей в сплав всего, что есть.
Пусть породнится всё в созвучье чистом.
Ты прав, поэт. Быть частью – в этом честь.
1970 г.
«Прольются дни, как грозовые тучи…»
Прольются дни, как грозовые тучи.
И жизнь уже захлёстывает нас,
непостижимой полнотою муча,
смывая пыль давно готовых фраз.
В бессилии, себе противореча,
стоишь, внезапной болью с толку сбит:
где мир, что должен быть очеловечен?
Где высший смысл, что всё одушевит?
Но всё ж очнётся потрясённый разум,
иначе бы не стоил и гроша,
поднявшись над слепым многообразьем,
невидимой гармонией дыша.
1976 г.
42
«Жизнь моя, постой же! Рвётся в небо…»
Жизнь моя, постой же! Рвётся в небо…
Ей в руках синицей быть? – нелепо!
Горизонт ли тянет как магнит?
Эта даль и вправду – всех роднит.
Так беспечно облака летят!
Вслед за ними – улетает взгляд.
Мысль, едва родившись – вдаль стремится.
Ни на миг нельзя остановиться,
прошлое храня, судьбу кляня…
«Улетай!» – пишу я на странице
Этого сияющего дня.
1976 г.
«Железную лестницу чистил от льда…»
Железную лестницу чистил от льда,
железом стучал о железо
и грязная тающая слюда
слетала со свежего среза.