В третьем круге споткнулись оба. Явно находящийся на пределе Этьен позабыл, что первый из Золотых договоров подписали не Агария и Алат, а Уэрта. Как ни странно, это его словно бы успокоило, и на следующий вопрос он ответил правильно и быстро, а вот Анри запутался в начале Двадцатилетней войны, если, конечно, запутался, а не умышленно сравнял счет, чтобы таки дорваться до шпаги. Дюваль еще раз дернул повязку и велел мне усложнить вопросы. Мне оставалось лишь подчиниться, и я предложил им различить монологи из Софимета и Иссерциала. Оба доблестно справились и с этим, заставив задуматься над тем, сколько труда пришлось затратить их несчастным учителям, чтобы вбить такую премудрость в подобные головы. Вспомнив уроки Сэц-Георга, я чуть было не предложил им опознать строки раннего и позднего Лахузы, но решил, что продолжать этот фарс уже бессмысленно, и обратился к Дидериху.

Когда счет стал одиннадцать – одиннадцать, то и дело глядевший на часы Дюваль стукнул ладонью по столу и объявил, что испытуемые должны ответить еще на один, последний вопрос, а в случае ничьей за дело возьмется Кваретти со своими звездами и формулами. Меня это более чем устраивало, оставалось только исключить любую случайность, и я пустил в ход свое ночное творение, предложив по зачитываемому монологу опознать произведение. Поскольку это было просто невозможно, оба унара должны были остаться без очков и отправиться решать задачки.

Отвечавший первым Этьен признал, что, к его великому сожалению, с данным монологом – к слову сказать, прозвучавшим просто прекрасно – незнаком. Я подавил неуместную улыбку и принялся подбирать слова, чтобы, никого не задев, раскрыть секрет монолога, после чего мне оставалось лишь поблагодарить унаров за проявленное прилежание и пожелать им успеха в следующем испытании. Все казалось настолько очевидным, что я не сразу понял ответ Дорака. А этот мерзавец преспокойно и чуть ли не с улыбкой объявил, что прозвучал отрывок из юношеской и поэтому не столь известной драмы Иссерциала, которую лично он знает под названием «Война эпиархов». Признаться, от подобной наглости я потерял дар речи. Зато его обрел аспид, многословно и с церковным завыванием принявшийся поздравлять победителя. Дюваль молчал, молчал и опустивший голову Этьен. Я еще мог вмешаться, все разъяснить и тем самым нажить смертельного врага. Поймать на лжи племенника Сильвестра означало в скором времени угодить в жернова, а я – даже не хотел, нет, я должен был довести до конца свое дело. Первое место в Лаик не стоило той жертвы, которую мне пришлось бы принести, к тому же полученные обманом награды рано или поздно мстят своим обладателям. Начавший свой путь с прямой и беззастенчивой лжи закончит его скверно, даже если сам этого не поймет.

Дюваль опустил на стол ладонь и громко произнес:

– Я завершаю составление списка фабианцев. Первым становится унар Анри, вторым – унар Этьен. Я сказал. Вы услышали.

3-й день месяца Весенних Волн 391 года круга Скал

Сегодня я удостоился немыслимой чести – любовался, как люди, которых велено называть «лучшими», делили сыновей, братьев, внуков и племянников друг друга. Глупейшая церемония, которая обходится казне в немалую сумму, однако не мне считать деньги его величества Фердинанда Оллара Бездарного.

Все менторы получают пропуска на площадь Святого Фабиана, но присутствовать там привилегия, а не обязанность. Шлих, к моему немалому удовольствию, еще вчера умчался к своему обожаемому семейству, а Кваретти отговорился возрастом и больными суставами. Я бы тоже предпочел уклониться от созерцания разодетых ничтожеств, но ученому и литератору приходится изучать жизнь во всех ее проявлениях. И я поехал. Разумеется, удовольствия мне это не принесло. Неприятности начались уже в тряской лаикской карете, где моими попутчиками оказались неизбежный Арамона с его собутыльником-аспидом, Робсон и рисовальщик. Компания была верноподданно озабочена самочувствием молодой королевы, по сведениям Арамоны, страдавшей не то малокровием, не то чем-то подобным. Откуда пучеглазый фехтовальщик узнал сию государственную тайну, я прослушал, но с ним никто не спорил, так что какие-то доводы он, по-видимому, привел. Аспид полагал, что королеве поможет хранящий династию Создатель, ему вторил Робсон, объяснявший, что, согласно его науке, все пройдет хорошо, если только не случится чего-то плохого, а рисовальщик то и дело вставлял, что королева прекрасна, утонченна, добра и разбирается в искусствах. Я припомнил, что Капотта упоминал что-то в этом роде, но вплетать свой голос в этот концерт счел излишним, удовлетворившись ролью слушателя.