От папы ни слуху, ни духу. Что-то с ним?..
Неизвестно!
Тут с ребятами у меня конфликт. Однажды мы сидели на лестнице и разговаривали о собаках. Ганька говорил, что мой отец стрелял в них. Я утверждал обратное. Ганька в колких и насмешливых выражениях описывал моего отца, я еле сдерживал слезы. Под конец он сказал:
– Ну теперь баста, хватит собак стрелять, попало ему на орехи.
Я не удержался и разревелся.
Через некоторое время Ганька снова начал задираться вместе со Славкой, напоминая происшествие на лестнице. Я размахнулся и свистнул Славке по носу. Тот заревел.
Вчера мы играли впятером в итальянку. Ганька меня снова дразнил обезьяной, я отвечал тоже. Под конец он решил довести меня до слез и сказал:
– Юрочка психует, весь в отца. Папаша-то сидит за решеточкой!
Он хотел, чтоб я заревел. Но я сдержался и подошел к нему, сказав:
– А тебе какое дело?
И замахнулся. Тот покраснел, отскочил в сторону и бросился бежать, я – за ним. Он скоро далеко убежал, струсил.
В прошлом году, когда еще никто не знал об аресте папы, я чистосердечно, как другу, рассказал все Ганьке.
Никому из всех ребят я этого не говорил. А Ганька оказался не другом, а просто подлецом.
Славка еще долго ехидничал про меня, и я решил, если он еще посмеет что-нибудь сказать, то я изобью его, как не знаю кого.
16 августа
Я долго не писал, потому что приехала Тинга, и я все не мог себя заставить писать.
Бабишка стала жутко раздражительна, придирается ко всем мелочам.
Я прямо не могу шагу сделать без скандала. Она меня запирает в 9—10 часов вечера, когда все ребята, в том числе Тинга, еще гуляют.
Она не может сказать, почему она меня запирает, и все бубнит про исправительный дом и т. п.
Каждый вечер она меня доводит до слез, обзывает меня идиотом, дрянью, хулиганом, дураком, шпаной. Один раз она меня избила по морде и больно отшибла себе руки.
Она говорит, что я не люблю папу и маму.
Я знаю, что она очень расстроена и раздражена, но иногда она так меня выводит из себя, что я не могу сдержаться. За все время, кроме 3-его апреля, я не слыхал от бабишки ни одного ласкового слова.
Ундей тоже грубо со мной обращается, презрительно называет треплом. Чортов философ, читает философские книги и делает вид, что много понимает!
Сейчас Тинга гуляет во дворе, и я бы тоже гулял, но бабишка заставила меня сидеть на веранде.
Все мои мрачные мысли мне некому изложить, раньше я говорил их маме и папе, а теперь – дневнику… Может, когда-нибудь мамочка прочтет эти строки…
Сейчас только что пришла Тинга и попросила еще погулять. Бабишка позволила…
Злость во мне такая, что просто не описать, и после этого она удивляется, почему я ее не уважаю.
Бабишка сочиняет то, что самой ей кажется. Выдумывает, что я ношусь, как оголтелый. Она считает меня самым плохим человеком на земле, вором, вруном, болтуном, грязнухой, трусом.
А Аня с Ундеем только и делают, что ехидничают на мой счет. Дальше я не могу жить среди этих людей. Я не задумываю никакого побега. Нет! Я только понял, как тяжело жить, если у тебя арестовали мать, отца, если у тебя взбалмошная бабушка, если у тебя лживые и низкие товарищи, если чувствуешь себя совершенно одиноким, если все близкие тебе люди относятся к тебе с глубоким презрением…
В какие горькие минуты написаны эти строки!
Сурово относилась Т. А. Словатинская к своему внуку-сироте. Юрий объяснил бы ее состояние одним тяжелым и емким словом «треснула». Да, можно понять: сын арестован, дочь арестована, зять арестован, из дома грозят выселить. Но ведь она прошла испытания партийным подпольем, Гражданской войной, помогала скрываться Ленину и Сталину. Казалось бы, выдержка должна была выработаться, тем более что Юра был не просто хорошим мальчиком, а очень хорошим.