Одиссей прекрасно понимал, что я бы взорвалась в случае каких- то объяснений, пояснений и никому ненужных оправданий. Зачем гранить пережитое теми словами, что заведомо не верны?.. Но пальцы мои дрожали, я была очень взволнована. Одиссей сидел рядом, задумавшись. Это был уже не денди, модный и холёный, свысока, равнодушно взирающий на всё и вся, а подстриженный жизнью лев. Он запутался, сбился с пути, по которому шел одиннадцать лет – благополучные друзья, деньги, работа, сын, жена, периодические любовницы и собственное, с годами устоявшееся от полного контроля над своей судьбой, спокойствие. Теперь же я вижу дыру на джинсах и слышу, что жена устав от Антарктиды их супружеский отношений, забрала сына, уехала и занялась политикой. Что отвернулись правильные друзья, в течение своей жизни вероятно не видевшие, что рельсы жизни заносит вкось. Что он ушел с высокооплачиваемой работы, которая для него всегда немало значила – большей частью из-за впечатлений, ситуаций, людей, которых она ему дарила. Что продал квартиру, теперь пустую и смеющуюся над всем, что в ней было, и в данное время он живет в гостинице, инвестирует средства в какое-то предприятие, строит планы, общается с другими, новыми друзьями. Услышав слова о друзьях, мне вспомнились любимые строчки из Северянина – «Все мои товарищи, как зовешь нечаянно ты моих поклонников и незлых врагов…».

Пока он говорил, я думала о счастливых моментах наших всегда неожиданных встреч, когда они брызгали, словно апельсиновый сок на солнце. Глядела в глаза, в которых под напускной отрешенностью от собственных проблем, светилась просьба о поддержке и мольба о том, чтобы я не задавала лишних вопросов (не хотел он искать ответы на них), но «лишние» вопросы исключались изначально, потому что слишком уж ценным подарком для меня были его откровения и доверие само по себе. Я улыбалась и внимательно слушала маска его непричастности стала таять, стали видны радость, испуг, волнение и даже недоумение. Тень отчаяния, лежавшую на веках тщательно скрываемым грузом, Одиссей маскировал жизнерадостным тоном общепринятых, оптимистичных фраз. Я наблюдала за игрой, которая игрой не являлась.

***

P.S. Позволив уйти из своей жизни (но – не из сердца) этому мужчине, на тот момент я была уверена, что все оборвется, и никакого продолжения не последует. Но я ошибалась… Мое чувство стало жить слишком самостоятельной жизнью и стало диктовать свои правила. Я принимала это за безобидную ностальгию, которую надо просто пережить. Отношений уже давно не было, а мое чувство все выпрыгивало вперед меня, и всем претендентам на руку и сердце заявляло: «Это моя территория. Это сердце не свободно. Уходите все». И они уходили – тихо, без слов и объяснений. Моя мечта об Одиссее стала перерастать во что-то, в какую-то силу, почти в монстра, которой я позволяла править моей жизнью. Я увидела, что я не росла, не хотела расти и становиться женщиной, готовой к полноценным отношениям, что мне было очень комфортно оставаться в образе девочки с мечтой о «принце». Что до сих пор я добровольно променивала настоящую жизнь с настоящими чувствами на красивую ностальгию, воспоминания, грусть и одиночество. В общем, я собственноручно построила музей своей любви, и там сама же поселилась.

Я сама запирала себя в прошлом – там, в том автобусе, где я впервые увидела Одиссея. На той лавочке со снегом и фонарями. В той постели, в которой я впервые к нему прикоснулась. А сейчас… Я наконец-то, устала жить «искрами былого счастья. Эта глава моей жизни прожита.