Про мудрость было сказано весьма в тон. Иванов в отличие от нас возлежал на диване, подобрав под себя босые ноги, изредка только сменяя отлежанный бок. Своим умением вот так возлежать чуть ли не часами он мне всегда напоминал древнего грека.

Я задумался: а может ли так случиться, что Иванов учился и с Сократом тоже? Что-то слишком легко у него выходят некоторые… Когда я очнулся, то понял, что Влад уже давно и увлечённо что-то говорит, размахивая руками, а Иванов время от времени важно ему кивает и выпячивает губы трубочкой. Положительно, Вовка знаком с Сократом! Я даже стал припоминать иллюстрацию в каком-то учебнике: бородатый Сократ в палестре, а рядом юный кучерявый мальчик выпячивает губы трубочкой и выводит деревянным стилом по глиняной табличке своё греческое имя.

– …только за отсутствием в провинциальном Оксфорде нижних археологически-тоннельных слоев, Толкиен… – горячился тем временем Влад. Пока я отсутствовал, перенесясь во времена Афинской демократии, Влад уже крушил какие-то оксфордские твердыни. – … только потому Толкиен, преподаватель филологии и сопряжённых наук, был вынужден выйти за рамки своего жизненного курса заштатного профессора, и сочинить Сагу о Великих Кольцах, где всевозможные подземелья играют не последнюю роль. Именно потому же Эрнст Теодор Амадей Гофман, родившийся в Кёнигсберге, славящемся избытком подземных коммуникаций, именно потому у него вы не найдёте почти ни одного рассказа, связанного с подземельями. Что имеем – не храним, не имеем – ищем. Итак, да здравствует вывернутая логика и торжество недостаточности! Возведём комплекс в достоинство и пойдём с ним по жизни, высоко ставя голову!

Закончив столь блестящую речь на призывной ноте, Влад удовлетворённо замолк. Иванов вытянул губы трубочкой.

Признаться, я немного понял из этой речи. Наверное, не только я. Тишина, пронзённая эхом последних слов, спустилась на нас, и в этой тишине было слышно, как разбуженный неубедительным словом джинн сомнений шевелится в бутылке, пытаясь выпихнуть пробку. Мы с Владом переглянулись. Незаметно от Иванова Влад показал мне глазами на джинна: видишь? Конечно, я видел.

Я решил помочь Владу. Ясно, что он не имел опыта общения с джиннами, выпущенными наружу, и также не имел его с джиннами, сидящими в неплотно закупоренных бутылках. Я решил поменять джинна: вытащить из бутылки Сомнение и запечатать туда Страх. Сомнение развеять, а Страх упрятать глубоко-глубоко, глубже, чем кёнигсбергские подземелия, упрятать в подсознание. В его, Иванова, подсознание.

Но как? – спросит меня любой мало-мальский сведущий в психологии гражданин, – это ведь так сложно!

Правильно, – отвечу я гражданину, – Сложно. Но есть у меня один приёмчик. Ему меня обучила моя бабка. Она многому меня научила в моей жизни, прежде чем умереть семидесяти восьми лет от роду, и первое, чему она научила: «Говори всегда правду».

– Иванов! – громогласно произнес я, и образ моей бабки возник предо мною и почему-то подмигнул. Если, конечно, образ может подмигивать… – Иванов, – произнес я. – Мы же ничем не рискует. Не получится ничего – и ладно! Давай запечатаем твои страхи в непроницаемый сосуд и отправим его на самое дно реки сомнения.

– Забвения, – поправил меня Влад. Я смерил его тёплым взглядом.

– Ведь ты знаешь, Иванов, – продолжал я, – что любопытство сильнее страха.

Иванов молчал и блестел глазами.

– Представь себе, Иванов, – развивал я свою мысль, мысленно подмигивая своей бабке (или её образу), – всю жизнь я прожил с тобой на соседней улице, ты это знаешь.