С наступлением темноты горожане стали готовиться к продолжению борьбы. Готовился «пристрой градный» – предмостные укрепления, готовились пушки, пищали и самострелы (видимо, и они не были своевременно развернуты на стенах), раздавались защитникам города щиты, луки и стрелы. Как и при нападении Тохтамыша в 1382 году, как в тревожные дни июля 1445 года, инициатива в организации обороны исходила от самих горожан – жителей московских посадов, оказавшихся теперь на тесных площадях и переулках Кремля. Во всяком случае, летописец не называет по имени ни одного воеводу, ни одного боярина, хотя, по его же словам, их было в осаде «множество»…

Наступило утро. Но напрасно ожидали москвичи продолжения штурма. Татарский лагерь был пуст. Посланные разведчики доложили, что ордынцы ушли, бросив медные и железные вещи и «прочего многово товару». Гроза прошла.

Чем объяснить поспешное бегство Мазовши? Летописец, разумеется, видит причину в заступничестве небесных сил. Однако он тут же замечает, что ордынцы, «яко великое воинство чающе по себе, побегоша». Вот этот страх перед «великим воинством» и был, видимо, непосредственной, материальной причиной бегства. Оказалось, что Кремль взять не так-то просто. Преимущество внезапности было утрачено, русские оправились от растерянности. Весь день шла битва за Кремль, русские показали свою силу и активность. Они могли сделать новую вылазку большими силами, с тыла могли ударить полки великого князя. Мазовша мог оказаться между двух огней, а сил для долгой борьбы у него не было.

Не знал «царевич», что великий князь уже далеко, на Волге, у устья Дубны, и что не скоро может он появиться со своими полками. Доблесть московских горожан – вот что спасло столицу на этот раз, вопреки растерянности воевод и самого Василия Васильевича.

«Вы не унывайте… ставите храмины по своим местам, а яз рад вас жаловати и лготу дати», – обратился Василий Васильевич к спасителям Москвы после своего возвращения из не очень почетной «эвакуации». Трудно сказать, насколько эти слова были утешением для десятков тысяч горожан, оставшихся без крова и имущества. Через шесть лет после пожара 1445 года столица опять представляла собой пепелище. Дорогую цену платили русские люди за ошибки своих князей и воевод…[60]

Одиннадцатилетний «великий князь» Иван получил еще один предметный урок. Узнал он, что такое ордынское нашествие, даже малого масштаба, чем грозит нераспорядительность воеводы, не сумевшего отбить татар от Берега, увидел, чем оборачивается легкомысленная поспешность при отъезде главы государства из столицы, мог убедиться, каковы бывают горожане, когда они берут оружие в руки для защиты своего города.

Но как бы там ни было, в первую очередь надо было покончить с Шемякой. Он закрепился в захваченном Устюге, оттуда нападая на другие русские земли. 1 января 1452 года Василий Васильевич последний раз выступил в поход против своего недруга. Дойдя до Ярославля, он «отпусти сына своего, великого князя Иоанна… противу князя Дмитреа», а сам двинулся к Костроме. Еще раньше к Устюгу были посланы главные силы – двор великого князя с лучшими воеводами.

Итак, двенадцатилетний Иван Васильевич отправился в свой первый самостоятельный поход. Разумеется, фактически во главе войска шли опытные воеводы. Но формальное главенство и личное участие юного великого князя стало ступенью к его политическому возмужанию.

О событиях зимнего похода подробнее всего рассказывает местная Устюжская летопись. Узнав о вступлении великокняжеских войск в Галич, Шемяка «остави Устюг и побеже к Двине». На Устюге остался его наместник Иван Кисель – очевидно, для привлечения внимания. Весть об этом дошла до великого князя Ивана во время марша на Устюг. Немедленно были отправлены воеводы «с силою» мимо Устюга, по реке Юг, в погоню за Шемякой. Ни одного дня не стояли войска великого князя под Устюгом – хитрость Шемяки не удалась. Сам же Иван Васильевич из Галицкой земли пошел на Сухону и далее на Кокшенгу, перекрывая кратчайший путь отступления Шемяки к Новгороду.