Страшная, небывалая беда обрушилась на Русскую землю. Дело было не только в том, что победители «ходив в погоню, много избиша и изграбиша, а села пожгоша, люди иссекоша, и иных в полон поведоша». Самое страшное – в руках врагов, в плену оказался великий князь, глава всей феодальной иерархии, всей политической структуры Русской земли. Такого не было даже при Батые. Взятие в плен главы государственной власти – катастрофа для средневекового общества. Пленный монарх – заложник в руках врагов. Унизительные, тягостные условия мира, огромный выкуп за пленника – логическое продолжение этой беды. В таком же положении оказалась, например, Франция во времена Столетней войны, когда в битве при Пуатье в сентябре 1356 года в руках английского «Черного принца» оказался злополучный король Иоанн Добрый. Но Франция была относительно крепким государством, с сильными традициями королевской власти, со сложившимся аппаратом управления. А для Руси с ее шаткой, зыбкой политической структурой, для страны, раздираемой княжескими усобицами, со всех сторон окруженной беспощадными врагами, пленение великого князя было еще более опасным ударом. Создавалась совершенно новая политическая ситуация с непредсказуемыми, но грозными последствиями. И неудивительно, что, когда гордые «царевичи» прислали на Москву в знак своей победы нательные кресты, снятые с великого князя, в столице «бысть плач велик в рыдания много, не токмо великим княгиням», матери и жене пленного Василия Васильевича, «но и всему христьянству».

Беда редко приходит одна. Ровно через неделю после суздальской катастрофы вспыхнул ночью пожар в Кремле. Не первый раз горела цитадель русской столицы, но пожар 14 июля 1445 года был, по-видимому, одним из самых страшных. Город выгорел весь. Не только «ни единому древеси в граде не остатися», но и «церкви каменные распадошася, и стены градные каменные падоша во многих местех». Бедствие усугублялось теснотой – в узкие переулки Кремля, как всегда при угрозе нашествия, сбежались люди из «градов множества» со всем имуществом, которое только можно было взять с собой. Все было охвачено пламенем. Горела казна великого князя, в дыму и огне задыхались и гибли люди, горели их пожитки… Обе великие княгини, старуха Софья Витовтовна и Мария Ярославна, покинули тлеющее пепелище и отправились в Ростов.

Печальная весть о пленении отца, рыдания матери, страшная картина ночного пожара, поспешный, тревожный отъезд – первые яркие впечатления, выпавшие на долю пятилетнего княжича Ивана, теперь старшего из сыновей великого князя, ехавшего в Ростов с матерью и четырехлетним братом, Юрием-младшим.

А московские горожане, «чернь», стали мужественно и организованно укреплять столицу. Они расправились с трусами и паникерами («начаша имати, и бити, и ковати»), сами же, «совокупившеся, начали врата градные прежде делати… град крепити, а себе пристрой домовный готовити»[49]. Не в первый раз москвичи, оставленные феодальными властями, готовились грудью встретить врага – так же встали на защиту столицы их деды, когда Тохтамыш подходил к Москве, а митрополит Киприан бежал из города.

Между тем в ставке Улу-Мухаммеда происходили важные события. В конце августа торжествующий хан выступил из Нижнего Новгорода и пошел со всей своей ордой к Курмышу на реку Суру, поближе к своей новой столице Казани. Хан вез с собой пленников – великого князя Василия и Михаила Верейского. Шли, видимо, переговоры с Василием, и эти переговоры не удовлетворяли хана. Пленник оказался неуступчив. Тогда Улу-Мухаммед обратился к его сопернику, Шемяке. В Углич отправился ханский посол Бигич.