– Может быть, потом?

– Сейчас.

Налили. Пригубил. Глаза ожили, засияли.

– Мне нужно лично там бывать.

Вновь в машину усадили и в цех к пилюлям привезли. Иван Петрович осмотрелся, взгляд скользнул вдоль серебряной трубы.

– Где регенератор?

– За углом.

– Тогда туда.

Пошли. Вновь взглядом смерил трассу.

– За этой дверцей вентиль есть. Откройте. А тот, – что наверху, прикройте, не до конца. Оставьте щель с полпальца.

– Так нельзя, – не выдержал механик.

– Выполнять, – скомандовал начальник, – Ты три месяца скакал по этим трубам, ноль эффекта.

Механик подчинился, негодуя.

– Ну, можно запускать, – Иван Петрович улыбнулся.

И запустили. Ура! Регенерация пошла.

Это история приключилась с Иваном Петровичем в его родной Лысьве. Городок уездный, самобытный. Окружён горбатыми, обрывистыми горами, безбрежными, тягучими реками и нескончаемым, таинственным, триумфально-античным лесом. Хаживали шкодливые бурые медведи, вечно чавкающие кабаны и горбоносые лоси. Имя всему – Пермский край.

Вторым героем презабавного происшествия, с него в общем-то всё и началось, стал старый друг, Захар Карлович. Работающий пенсионер, одногодка. С благородной аграрной фамилией Хрюкин. Обладал необычайно пузатой наружностью, с короткими ручками и ножками и круглым, задранным носом, определенно напоминающий пятак. Производил во время смеха визгливый звук «хрю». Человеком пенсионер в узких кругах считался во всех отношениях приятным и даже компанейским. Приятели, из этого самого круга любили с ним душевно посидеть за рюмкой, бокалом или, чаще всего, гранённым стаканом. Посему считался разносторонним человеком. Почитали за честь поболтать о разных странностях бытия, вспомнить погубленную молодость, перечислить таланты, не сгодившиеся и безжалостно затоптанные в грязь. Поругать нынешнюю никчёмную молодёжь, не уступающую место в автобусе. Особенно, когда штормит после горячительного. Осудить женский пол. В период их бурлящей тестостероном молодости: скромные и недоступные. А сейчас? Выпирающая грудь без лифчика, голый пуп, не прикрывающая срамоту юбка. Раскрашена – родного лица не видать. Тьфу, одним словом. Какие раньше мальчишки были: крепкие, спортивные, подтянутые. Встречного сорванца попроси подтянуться десять раз – легко, отжаться тридцать раз – извольте, сесть на одну ногу «пистолетиком» – проще простого. А нынче, на кого ни глянь либо откормленный боров с руками-сардельками, либо хилый дрыщ. Ни тот, ни другой не то, что подтянуться десять раз, на первом сдохнет.

– Точно сдохнет, помяните моё слово, – говаривал Захар Карлович, подняв указательный палец, – Я в свои шестьдесят три легко отожмусь десяточку и даже не устану. Не веришь? А вот смотри сюда.

Занимал нужную позу на вытянутых руках, яйцевидный выпирающий живот уже лежал на полу. С хрюкающим выдохом опускался на вислую грудь. После чего тужился подняться. Происходило действие по обыкновению измождённо натужно. Лицо багровело, выступали синие пятна. Выражало титаническое напряжение. Казалось, выступившие мышцы физиономии помогали выйти из положения лежа. Изнемогая, ему удавалось-таки преодолеть Земное притяжение и оторвать грудь от пола. Захар Карлович, надрывно пыхтя и поливая пол потом, возглашал:

– И так десять раз.

Непременно поминали в разгорячённой беседе начальника-дурака и в колких деталях дискуссировали, почему именно он удостоился такой чести, быть вспомненным. Доходила очередь и до коллеги, который получал зарплату за так, лишь за то, что прикладывал губы к задним округлостям того самого начальника.

Работал Захар Карлович в былые времена в чине начальника цеха на местном заводе. Предводительствовал весьма успешно, со стороны выглядело чинно, порядочно, одно загляденье. Станки крутились, шлифовали, строгали – исполняли своё предназначение. Рабочие с превеликим удовольствием шли на работу, выполняли, если потребуется, то и перевыполняли план. Вечером вываливали из проходной с лицами красными и развесёлыми.