– Меня снова угрожали убить, – тихо прошептала Ева, сидя у постели с Иоанном.

Смахнула одинокую слезу.

Женщине было страшно.

Очень страшно.

Ей было двадцать два года. Для той поры вполне зрелый возраст. Только провела она его при дворе отца, который оберегал свою дочь от любых невзгод. И даже в самые мрачные дни никто и никогда не смел говорить Еве гадости такого пошиба.

Да, умом она понимала, что, скорее всего, её убивать не станут. Просто сошлют в монастырь. Но её это совсем не грело. Она мечтала о семье и тихом семейном счастье. Чтобы любящий муж, дети и покой. По сравнению с Элеонорой она была куда менее амбициозна. И не рвалась к власти. И если первая супруга вполне осознанно выбрала постриг вместо смерти, то она – Ева – почитала монастырскую судьбу хуже гибели.

За окном снова продолжали шуметь.

– Эй, тварь! – крикнул кто-то и кинул снежком в ставни.

Ева никак не отреагировала.

Это продолжалось уже целый день. Поначалу она выглядывала, пытаясь разглядеть тех, кто так хамил. Но не успевала, как правило. Потому как хулиганы сбегали. А в тех немногочисленных случаях, когда ей удавалось заметить злодеев, ими оказывались оборванцы. Их, видимо, нанимали политические противники, чтобы действовать ей на нервы. И тот факт, что в этом же помещении находился король, мерзавцев совсем не смущал. Он ведь находился без сознания. И скоро должен умереть. Так чего смущаться, считай, дохлого льва? Да, могуч, силён и опасен. Был. Сейчас же едва дышит.

– Пёсья кровь… – пробурчала она. Вздохнула. Встала. И подошла к иконам.

Иоанн не отличался особой набожностью, насколько она успела заметить. Но определённые приличия соблюдал.

Перекрестилась.

И тихонечко стала нашёптывать «Отче наш». На латыни. Как с детства и учили. На греческом или на русском она её ещё не знала. Эти языки она вообще не знала, владея только польским и латынью. Ну и немного германским.

Тихонько что-то постучало в ставни.

Тук-тук. Тук-тук. Словно ветка.

Это было совсем не похоже на проказников. Она несколько секунд помедлила. Ещё раз перекрестилась. Подошла к окну. И осторожно приоткрыла ставни.

Там на каменном выступе сидел ворон. Один из тех двух воронов, что все вокруг считали питомцами короля. Крупный такой. Он немного наклонил голову на бок, рассматривая королеву своим чёрным, казалось бы бездонным, глазом. И не улетал. Ева огляделась и увидела на ближайшей крыше второго ворона.

– Оба пришли? – спросила она на польском.

Тишина.

– Попрощаться с хозяином?

Опять ничего в ответ.

– Вот я дура… они же не разговаривают.

Тяжело вздохнула и отошла от окна, пропуская птицу внутрь. Она их побаивалась. Но раз пошло такое дело, то чего уж рядиться? Сколько лет, по слухам, эти две птицы живут с её мужем? Привыкли, видимо. И тоже переживают. Ведь если он умрёт, то кто их станет подкармливать? Прогонят. А то и вообще – прибьют из страха.

Ворон в два небольших прыжка пересёк широкий подоконник. Ещё раз прыгнул. Пару раз взмахнул крыльями. И оказался на постели с королём.

Запрыгнул тому на грудь.

– Ой! – воскликнула Ева, вспрыснув руками, которые тут же прижала к лицу. – Матерь Божья!

И, скосившись на икону, истово перекрестилась, потому что Иоанн открыл глаза и посмотрел на неё вполне осознанным взглядом. Чуть-чуть задрожал губами и едва заметно что-то не то прохрипел, не то просвистел. Говорить он, видимо, не мог. Пока, во всяком случае.

– Сейчас! Сейчас! – воскликнула она.

Выбежала в соседнюю комнату. Там спал дежурный офицер.

Она его потрепала за плечо, нервно что-то болтая по-польски. Тот ровным счётом ничего не понимал. Особенно спросонья. Но последовал за ней. Догадался.