Император, как рассказывают, говорил, что сожалеет о том, что не послал одного из своих младших детей на этот праздник, чтобы тот прочел Крылову одну из его басен, которые их столько забавляют, —
через несколько дней после юбилея писал Александру Булгакову ученый и литератор Авр. С. Норов, человек достаточно осведомленный510. О том, что эта особенная, практически семейная почесть все-таки была оказана баснописцу, знали единицы. Тем не менее, когда Плетнев решился поведать о ней, цензура не вымарала его рассказ; не опровергала его и императорская фамилия, которой издатели поднесли только что вышедшую книгу, а значит, он был молчаливо признан достоверным.
Обед в честь 50-летия литературной деятельности Крылова получил значение торжества, которое Жуковский в своей речи не случайно назвал «праздником национальным».
Когда бы можно было пригласить на него всю Россию, она приняла бы в нем участие с тем самым чувством, которое всех нас в эту минуту оживляет, и вы от нас немногих услышите голос всех своих современников, —
в этих словах, обращенных к юбиляру, нация – совокупность ныне живущих россиян. Однако в финале речи она предстает уже как вневременная общность, для которой крыловские
поэтические уроки мудрости <…> никогда не потеряют <…> своей силы и свежести: ибо они обратились в народные пословицы; а народные пословицы живут с народами и их переживают511.
Публичное чествование Крылова стало знаковым событием для литературной корпорации. Оно впервые в России подняло писателя до уровня государственного или военного деятеля. Об этом говорило присутствие в числе гостей не только министра народного просвещения, но и председателя Государственного совета, военного министра, министра финансов, министра внутренних дел, министра государственных имуществ, главы III отделения, предводителя дворянства Санкт-Петербургской губернии, многих высокопоставленных придворных и военных, включая генералов-литераторов Д. В. Давыдова, И. Н. Скобелева и А. И. Михайловского-Данилевского и даже дряхлого президента Российской академии адмирала Шишкова512. Сын одного из организаторов праздника Иосиф Виельгорский, воспитанный при дворе, чутко фиксирует сходство с придворным церемониалом:
Крылова принимали как Государя. Все перед ним расступалось. Каждый подходил к нему с приветствием, многие ему представлялись, и каждый был рад быть в эту минуту с ним знакомым513.
«Я был тронут до слез; праздник чудесный и весьма примечательный», – продолжал свое описание Виельгорский, вслед за соседом по столу В. Ф. Ленцем называя происходящее «первым публичным обедом в Петербурге»514. Ленц, недавно вернувшийся из поездки по Европе, за обедом рассказывал о public dinners in London515. На такое сравнение его, по-видимому, натолкнули и сам характер праздника как чествования выдающегося соотечественника, и тот факт, что участие в торжестве предполагало денежный взнос (как это было принято для британских банкетов, чаще всего имевших благотворительную цель), и, наконец, присутствие дам516. Впрочем, официозный характер крыловского юбилея не позволяет полностью уподобить его public dinner.
При этом торжество, благодаря участию в организационном комитете Оленина, имело и некоторое сходство с чествованием Брюллова в Академии художеств. Тогда обеденный стол был накрыт напротив знаменитой картины Брюллова, а на крыловском празднике ту же символическую роль выполняли книги:
Помещение гостей так было устроено, что они отовсюду могли видеть общего любимца. Против него, на другой стороне залы, поставлен был стол, прекрасно освещенный и убранный цветами, где стоял в лавровом венке бюст его и лежали разные издания всех сочинений Крылова, какие только могли собрать тогда