Когда Владимир Воротынский, принимавший присягу Дмитрию, сунулся к Старицкому, тот грубо обругал его и сыпал угрозы. Тесть царского брата Юрия, военачальник Палецкий, присягу Дмитрию все-таки принес, но в это же время договаривался со Старицкими – если они дадут Юрию большой удел, Палецкий поможет возвести Владимира на престол. Часть знати изменников не поддержала, но и от присяги царевичу уклонялась, объявив себя больными. Выжидала. А Адашев и Сильвестр оставались около царя, но даже их почитатели признают – они тайно подыгрывали Владимиру Андреевичу.

Народ был в ужасе, скорбно молился. Говорили: «Грехи наши должны быть безмерны, если Небо отнимает у нас такого царя». А противостояние накалялось. Иван Васильевич понимал, что умирает, но страшился не за себя, а за семью. Какова будет ее участь, он представлял вполне отчетливо. Умолял, когда его не станет, спасти царевича, если даже придется бежать с ним за границу. Обращался к родственникам жены: «А вы, Захарьины, чего испужались? Али чаете, бояре вас пощадят? Вы от бояр первые мертвецы будете. И вы б за сына моего и за его матерь умерли, а жены моей на поругание боярам не дали!» Партия, сохранившая верность Ивану Васильевичу, – Мстиславский, Воротынский, Шереметев, Захарьины, Морозовы – заняла оборону во дворце…

Но произошло чудо. Народные молитвы были услышаны, царь почувствовал себя лучше. А коли так, на его сторону стали переходить колебавшиеся и выжидавшие развития событий. Тогда и заговорщики поджали хвосты. Поняв, что дело проиграно, во дворец явился каяться Владимир Андреевич. Бояре, охранявшие царя, не пускали его. Однако вмешался Сильвестр! Во время болезни царя он вел себя на удивление скромно. Ни разу не вступился в поддержку Анастасии и ребенка. Зато Старицкого взялся защищать очень горячо. Владимира обязали клятвенной грамотой «не думать о царстве». Но его мать еще не сдавалась. Не желала приложить к этой грамоте княжескую печать, хранившуюся у нее. Лишь после настойчивых требований митрополита пришлепнула печать, однако не удержалась от комментария: «Что значит присяга невольная?»

Состав преступления был налицо: неповиновение царю, подготовка вооруженного мятежа. На законном основании можно было покарать виновных. Но Иван Васильевич не желал никому зла… Он до сих пор стремился быть таким, как учили его святитель Макарий, Максим Грек (и Сильвестр тоже): являть подданным мир, любовь, «милосердие согрещающим». Оправившись от болезни, он всех бунтовщиков… простил. Обласкал Владимира Андреевича. Оставил на прежних местах своих советников. Адашева еще и повысил, пожаловал в окольничие, а его отца в бояре. Царь действовал истинно по-христиански: «И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…»

Увы, Избранная рада была настроена совершенно иначе. Она очень быстро осмелела. В болезни Иван Васильевич дал обет, если останется жив, совершить паломничество по святым местам. Но опять начались странности. Сильвестр и его товарищи с какой-то стати взялись отговаривать царя. Он не согласился и в мае 1535 г. со всей семьей отправился в путь. Начал с Троице-Сергиева монастыря, посетил там престарелого св. Максима Грека. Но когда поехали дальше, Адашев и Курбский предприняли еще одну попытку остановить царя! Солгали, будто преподобный Максим передал через них страшное пророчество. Если Иван Васильевич не повернет назад, погибнет царевич Дмитрий.

Государь прерывать поездку не стал. Добрались до Дмитрова, побывали в Николо-Пешношском монастыре. Здесь Иван Васильевич увиделся и беседовал с бывшим епископом Коломенским Вассианом Топорковым. Возможно, именно эту встречу старались предотвратить Адашев с Курбским. Топорков был племянником св. Иосифа Волоцкого, советником Василия III, а в монастырь его сослали Шуйские, когда захватили власть. Он очень многое мог рассказать государю об истинной политике его отца, о прежних оппозиционерах, еретиках.