На дипломатическом языке титул «великий князь» стоял на одном уровне с титулами «принц» и «герцог», что было ниже титулов «царь», «король» или «император». Принятие Иваном титула царя стало повышением международного статуса Московского государства и его престижа. Но что хорошо для русского царя, плохо для польского короля.

В. А. Мазуров напоминает, что «все восточные русские земли ко времени вступления на великокняжеский престол Ивана IV входили в состав Московского Великого княжества, западные – Великого Литовского княжества, Галиция – Польши»123. В 1514 году Москва вернула себе Смоленск. Вспыхивали краткосрочные войны, посредством временного перемирия гасили конфликт. Дело не доходило до подписания мирного договора. Польша требовала не только Смоленск, но и Новгород с Псковом, как старые владения литовского княжества. Полякам палец в рот не клади, откусят не только руку, но и голову попытаются оторвать.

Москва тоже не сдавалась, требовала обратно все русские земли, попавшие под польское владычество: «В Польше начиная с XV в. считали, что летописные поляне, создавшие первое Киевское княжество, являются поляками, и первый киевский князь Кий – «из полян» – предок поляков. Следовательно, приднепровские земли, как и остальные, ранее входившие в состав Великого Киевского княжества, должны принадлежать Польше. Это служило теоретическим обоснованием к захвату Польшей земель на востоке»124. Стороны никак не могли договориться, переговоры заходили в тупик, дипломаты с помпой уходили и возвращались через некоторое время за стол переговоров. И тут возник новый спор из-за титула. Иван Грозный, возвышаясь над титулом великого князя до равновеликого королям, получал дополнительный аргумент к требованию возврата русских земель.

Уже не великий князь, а царь объявляет себя правопреемником разрозненных русских земель, и этот статус обязывал поляков эти земли ему вернуть. А Польша этого делать не хотела.

Вот что писал Р. Г. Скрынников о венчании на царство: «О коронации 16-летнего внука Ивана III бояре не сразу известили иностранные государства. Лишь через два года польские послы в Москве узнали, что Иван IV «царем венчался» по примеру прародителя своего Мономаха и имя он «не чужое взял». Выслушав это чрезвычайно важно заявление, послы немедленно потребовали представления им письменных доказательств. Но хитроумные бояре отказались, боясь, что поляки, получив письменный ответ, смогут обдумать возражения, и тогда спорить с ними будет тяжело»125.

Колкостям поляков вторил В. Б. Кобрин: «Почему Иван IV прародительским чином называл титул царя, которого на самом деле не носили его предки? <…> Основанием была популярная легендарная повесть «Сказание о князьях Владимирских». В ней рассказывалось, что византийский император Константин Мономах, родной дед киевского князя Владимира Всеволодовича Мономаха, прислал внуку свой царский венец – «шапку Мономаха» и все права на царский титул. Нужды нет объяснять, что тот головной убор, который называли шапкой Мономаха, на самом деле – золотая тюбетейка среднеазиатской работы, опушенная соболем и увенчанная уже в Москве крестом»126. Задевая дедушку Грозного, Кобрин отмечает, что «Иван III употреблял его только в сношениях с Ливонским орденом и некоторыми немецкими князьями».

Напрашивается вывод: историки – совершенно не объективы. Невольно возникает мысль: хорошо, что они не работают судьями или оперативниками. Были бы судьями, то могли человека несправедливо осудить. Были бы оперативниками, кажется, что предвзято собирали бы доказательную базу, чтобы обвинить неугодного, или игнорировали доказательства невиновности тех, кого хотят видеть виновными.