Как видно, Василий был чрезвычайно озабочен будущностью своей семьи и постарался вручить ее судьбу в руки человека, кровно заинтересованного в соблюдении ее интересов.

Болезнь не позволила Василию говорить более – рана его воспалилась, из нее пошел сильный смрад – «нежид смертный». Обессиленный, он обратился к своему доктору, немцу Николаю Люеву:

– Брат Николай! Пришел ты ко мне из своей земли и видел мое великое жалованье к тебе. Можешь ли ты облегчить теперь болезнь мою?

Люев честно отвечал, что готов умереть за него, но ему не под силу «мертвого живым сотворить».

Василий перевел на бояр свой взгляд, напоенный смертной тоской:

– Слышите, что сказал брат Николай? Я уже не ваш. Нужно, братие, подумать, чтобы душа моя не погибла вовеки.

Бояре, рыдая, оставили его. Ночью, во сне, Василий прерывистым голосом пел: «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, Боже!» Проснувшись, сказал: «Как Богу угодно, так и будет. Буде имя Господне благословенно отныне и до века».

Спустя два дня он вновь советовался с ближними боярами, как править после него государством. У постели его были ближние, доверенные лица – князь Иван Шуйский, князь Михаил Глинский, князь Иван Бельский, князь Борис Горбатый-Суздальский, бояре Юрий Захарьин и Михаил Воронцов и дьяк Шигона. Им он наказывал, «как великой княгине Елене без него быть и как боярам к ней ходить», то есть назначил при ней из этих лиц опекунский совет. Потом к Василию пришли братья и стали понуждать вкусить пищи. Великий князь нехотя отведал немного миндальной каши и сказал:

– Вижу сам, что живот мой к смерти приближается. Пошлите за сыном Иваном: я благословлю его крестом Петра митрополита. Пошлите и за женой: хочу проститься с ней.

Едва сказав это, он вдруг передумал:

– Нет, не надо приносить сына: я страшен – как бы младенец не испугался.

Все же братья и бояре уговорили его увидеться с сыном. Князь Михаил Глинский принес на руках трехлетнего Ивана; следом шла мамка Аграфена Челяднина. Василий с трудом приподнялся; слезы лились у него ручьями по лицу. Взяв крест митрополита Петра чудотворца, он благословил сына.

– К сему же прими и венец царский Мономахов, и жезл, и прочую утварь царскую, которой мы, великие князья, венчаемся на великое самодержавство Русского царства. А ты, Аграфена, – добавил он, – от сына моего Ивана ни пяди никогда не отступай.

Ввели великую княгиню Елену: она с плачем билась на руках у боярынь, едва держалась на ногах.

– Перестань, – успокоил ее Василий, – мне легче, ничего не болит, благодарствую Бога.

По ее просьбе он благословил их младшего сына Юрия и пожаловал его уделом – Угличским княжеством. Елене Василий завещал, кроме того, опекунство над Иваном до его совершеннолетия – то есть, по тогдашним обычаям, до пятнадцати лет. Хотел сказать ей также напутственное слово, но она так вопила и кричала, что он скорее отослал ее.

Чуя приближение смерти, Василий торопил с последними обрядами. Послал за владыкой Коломенским Вассианом, Троицким игуменом Иоасафом, старцем Мисаилом Сукиным и стряпчим Федором Кучецким, который присутствовал при кончине Василиева отца, – с тем, чтобы они читали над ним канон на исход души. У своего духовника протопопа Алексея государь спросил, видал ли он, как душа расстается с телом. Тот отвечал, что такое ему редко случалось видеть. Духовные чины встали вокруг княжеской постели с образами Владимирской Богоматери, что писал Лука Евангелист, Николы Гостунского, великомученицы Екатерины и другими, на которые Василий смотрел беспрестанно. Наконец, подозвав митрополита и владыку Вассиана, он сказал им: