– Мама, я не работал, а служил. Это разные вещи. Вот у Римаса я работаю, а там я всё для Бога делал. Меня там, кстати, кормили. Помнишь, я и домой американский майонез приносил?

– Ой… Давай иди лучше мой голову, весь в пыли вон… Брюки я тебе приготовлю.

Мама Андрея недолюбливала церковь. Она знала, как часто его использовали там. Она видела его искреннее желание помогать всем и во всём, и её это раздражало. Когда ему было пятнадцать и шестнадцать лет, дома случались скандалы на эту тему, но теперь, когда он был взрослым и даже работающим человеком, мама могла лишь вставлять комментарии. Андрей их даже и не слышал. Точнее, слышал, но воспринимал, как юмор. Улыбался и отшучивался.

Выйдя из ванны, Андрей увидел на стуле сложенные брюки и рубашку. В этот момент он начал сильно волноваться и думать о том, что же он скажет пастору… Стал мысленно репетировать разговор и представлять, как он будет объяснять Борису Сергеевичу свои мысли и переживания.

В семь вечера Андрей вбежал в здание церкви и устремился на второй этаж по центральной лестнице. Перед входом в зал находилась дверь с табличкой на английском языке «Office». Она появилась недавно, несмотря на то, что офис существовал с первого дня этой церкви. Даже когда здание еще было в ужасном состоянии и первые собрания проходили практически на кирпичах, офис уже был. Ремонт в нём сделали сразу, чтобы пастор мог спокойно трудиться и заботиться о судьбе прихожан в уютной обстановке. Возле двери в корридоре стояло несколько стульев… Уже давно. Видимо, ожидалось, что к пастору будет собираться очередь посетителей, но ее там никогда не было. Андрей сбавил темп и отдышался, прежде чем постучать. Он пришел вовремя, однако на его стук никто не ответил. Тогда Андрей вновь спустился на первый этаж и подошёл к комнате с окошком, где в этот день дежурил брат Марюс.

– Марюс, а пастор уже ушёл? Я ручку дёрнул, а там закрыто. Мы на семь договаривались встретиться, я, вроде, вовремя.

– Его не было ещё. Ты посиди, подожди. Ко мне зайди пока. Сто лет с тобой не разговаривали…

Андрей обошёл комнату и зашёл через дверь, чтобы не разговаривать через окно.

– Может, он забыл? Ну, мы договорились на вторник. Сегодня же вторник?

– Да не переживай. Значит, задерживается. Придёт, раз договаривались. Ты пешком? Как там погода, метёт ещё?

– Да нет уже. Я пешком…

Город, в котором жил Андрей, был небольшой. Круглый, компактный. Таких в Литве много. В советские годы здесь проживало около сорока тысяч, однако теперь оставалось не больше двадцати. Население составляли в основном литовцы, русских людей оставалось всё меньше.

Однако, в церкви было наоборот: литовцев можно было пересчитать по пальцам. Во многом это было связано с тем, что пастор церкви был русским и служения проходили на русском языке. Однажды кто-то предложил хоть иногда петь песни на литовском, но эта идея не прижилась. В целом, Андрея и многих других притягивала русскоязычная атмосфера, которая была большой редкостью в свободной и независимой Литве. Многие прихожане даже и не скрывали, что оказались в церкви во многом по этой причине. Андрей вовсе не знал литовского языка, так как родился в русской семье и всё детство провёл дома с родителями и сестрой. Он посещал русскоязычную школу, программа которой включала в себя обязательное изучение государственного языка, однако по этому предмету у Андрея были лишь плохие отметки. С остальными предметами тоже были большие проблемы, потому родители приняли решение не переводить сына в девятый класс. А Марюс был из тех, кому не представляло никакого эмоционального труда разговаривать по-русски.