А когда живот округлился, она поняла, что эта весна будет для нее не совсем обычной. И есть ей хотелось куда сильнее, чем всегда.

Вот и в тот вечер ее Волк вел ее к деревне, чтобы накормить досыта.

Охотиться на лосей им стало тяжело из-за ее беременности. Один он не мог, даже если догонял лося, загрызть его, а она уставала от долгого бега и была плохой помощницей, У нее сильно потели лапы и нос.

Поэтому на сей раз они пошли в деревню.

Они уже две ночи наблюдали за овчарней и поняли, что через крышу легко попасть внутрь. А Он ловко умел душить овец и мог дотащить в зубах до логова не только ягненка, но даже взрослого кабана.

Они спрятались с подветренной стороны и стали ждать.

Вскоре деревня стала успокаиваться.

Захлопали двери. Кто-то еще пошатался по улице, горланя песни, и наконец все вокруг стихло.

Они осторожно подкрались к овчарне.

Запрыгнули на крышу. На одном углу шифер был с трещинами. Они вдвоем начали его ломать зубами и лапами. Овцы внизу заметались – почуяли волков. Наконец лаз был готов.

Он прыгнул вниз.

И тут грохнул гром и пыхнуло тем самым противным запахом, который почти всегда означал верную смерть.

В следующую секунду что-то больно ударило в шею, и ее опрокинуло, и она кубарем скатилась с крыши.

Тут же бешено залаяли собаки.

Она от страха забыла обо всем и что было мочи рванула в лес.

Только там было спасение. По крайней мере могло быть.

Собаки пошли следом.

Надо было поскорее добежать до леса. По лаю она поняла, что собаки дворовые, а не охотничьи, значит, на опушке отстанут. Они трусливы, и, если бы не переполох, начавшийся в деревне, и не кровоточащая рана на шее, она бы передушила их, как зайцев.

От собак она ушла.

И потом кружила по лесу до тех пор, пока не подсохла рана на шее. Немало набегавшись по лесным тропам, она утоптала снег и устроила себе, наконец, лежанку.

Рана все же еще кровоточила. В шее, внутри, что-то сидело и мешало.

Она не знала, что ей делать дальше.

Самца ее, сильного и умного, люди убили, это она понимала.

Злобы на них у нее не было – они ведь защищали свою еду. Просто на этот раз они оказались хитрее волков. Люди устроили засаду – и они, волки, тоже делали засады, охотясь на кабанов.

Она долго лежала около метки своего самца и даже, кажется, опять задремала.

Но это была не дрема, а слабость от потери крови.

Слабость от голода.

Слабость от тоски и горя.

А слабость для волков – смерть.

Но вот внутри, в животе, толчки стали сильнее, настойчивее.

Она опять вскочила и закружилась на месте, не зная, что ей делать. Хотелось просто лечь и закрыть глаза, уснуть. Но как же быть с теми, кто так настойчиво толкаются внутри?

Их она должна спасти. Спасти во чтобы то не стало. Нутром она чуяла, что скоро умрет, что на тонкой грани между жизнью и смертью ее удерживают только еще не народившиеся щенки.

И тут она как наяву увидела перед собой крыльцо и человека-лесника, которого не боялся и уважал ее Волк.

Наконец, решившись, она побежала к жилищу лесника.

Только на минуту остановилась и посмотрела на то место, где была метка того, с кем ей совсем недавно было так легко и просто в этом лесу, а потом, низко опустив морду, затрусила прочь.

Когда волчица подошла к дому лесника, собаки ее почуяли, и залаяли, и забесились.

Но они были на цепи, и она не обратила на них особого внимания.

Она подошла к крыльцу, поднялась на него и легла у двери.

Лесник открыл дверь, держа в руке ружье, но она, даже не испугавшись этого страшного предмета, проползла в дом мимо его ног и тут же ощенилась.

Щенков было пятеро.

Под взглядом изумленного лесника она из последних сил, как могла, облизала их, беспомощных и еще слепых, подняла морду и посмотрела этому человеку прямо в глаза.