Уже в дверях Иван спросил:

– И кто же такой этот мистический Петр Вениаминович? Он ведь, судя по всему, вполне реален, если он снился и тебе, и мне. Кто он? Почему тебе и мне? И кому еще?

– Может быть, он ангел?

– Более чем странный ангел, тебе не кажется?

– Никто не знает, какие ангелы на самом деле.

– Да, ты права… А картину твою я все же куплю. Она талантливая. Напоминает мне о детстве и нашей с тобой любви…

Проснулся Иван от обиженного сопения. Сопел Петр Вениаминович, разумеется. Кто ж еще может так нагло сопеть среди ночи?

– И почему это, позвольте спросить, молодой человек, я не похож на ангела? Чем я не ангел? – он умолк и продолжил пыхтеть. Сегодня он был наряжен в дешевый серый костюм в тонкую полоску, нарукавники, какие носили в стародавние времена бухгалтеры, чтобы не запятнать рукава своего единственного пиджака. Бабочка на сей раз была в высшей степени сдержанная – васильково-синяя, без излишеств. В руках у него были счеты. От него попахивало нафталином. – Ну, так чем я не ангел? – бровь его изогнулась угрожающе.

– Не похож, – дерзко ответил Иван. – Скорее на демона похож. Или даже черта. Уж не обессудьте.

– Будто вы, люди, знаете, как выглядят черти и ангелы. Наивное заблуждение. Еще более нелепыми кажутся ваши представления о добре и зле. Даже смешно, ей-богу, иногда за вами наблюдать. Совершите подлость и такой частокол из самооправданий нагородите, что, уже по вашему разумению, получается, что поступили что ни на есть благородно. А любое благое дело можете представить как гадость какую-нибудь: сублимацию, замаливание грехов, случайность… Да что там говорить, сами все прекрасно знаете. – Петр Вениаминович усмехнулся. – Словом, это я к тому, что вы не можете строить догадки, основываясь на мифах и фантазиях, на том, чего не разумеете. Оставьте это. Пустое.

– И все же, кто вы? – возразил Иван. – Мне кажется, я вправе знать, с кем я имею честь разговаривать с пугающей частотой и чьи распоряжения я исполняю с риском для своего психического здоровья.

– Что ж, ваши аргументы, безусловно, убедительны, и я по-человечески вполне понимаю ваше любопытство, однако удовлетворить его пока не могу. Не горячитесь. Все узнаете в свое время, а если даже случится так, что этого не произойдет, что ж… мир полон загадок и тайн. Как вам, кстати, Машенька? Не разочаровались в своей первой любви-то?

– Вам-то что? С какой стати я должен исповедоваться неизвестно перед кем? – огрызнулся Иван.

Петр Вениаминович придал своему взгляду теплоту и участие.

– Иван Сергеевич, ну вообразите, что я ваше подсознание, например, или совесть, или Альтер эго, одним словом, что я – часть вашей натуры. Как вам такое предположение? – Иван посмотрел на ночного гостя беспомощно. – Да бросьте стесняться-то. Все свои, право слово. Вам же необходимо выговориться, а кому вы обо всем этом можете рассказать? Ну не жене же, в самом деле. – Он язвительно улыбнулся. – Машенька-то по-прежнему хороша, да? По-прежнему волнует? В высшей степени соблазнительная особа…, – теперь улыбка была плотоядная, как бы демонстрирующая, что кто бы он ни был, а ничто человеческое ему не чуждо.

– Да, соблазнительная, – согласился Иван, – только уж очень несчастная и совсем одинокая.

– Не преувеличивайте, молодой человек. Не такая уж она несчастная и вовсе не одинокая. Да, у нее нет сейчас мужчины, ну так это только потому, что для нее сейчас время собирать камни, она исправляет некоторые свои ошибки, которые допустила в общении с представителями противоположного пола, в том числе и с вами, кстати сказать. Мужчины нет, но это временно, и это не значит, что она одинока. У нее есть любимая дочь, друзья. Нет, Иван Сергеевич, не такая уж она и несчастная, как вам могло показаться. А то, что она взбалмошная истеричка, пардон, так это характер у нее такой. Будь она спокойной и правильной, так она бы не смогла заниматься творчеством. Не нужно ей быть счастливой. Это ей только навредит. Ей нужны сильные эмоции. Лучше плохие, чем хорошие. Такая странная женщина. Одна из любимых моих подопечных. Яркая, стремительная, сумасшедшая! Да что я вам рассказываю, вы и сами все это знаете, сами ведь столько лет ее любили. Пардон за лирическое отступление. Увлекся.