– Не волнуйся Ваня, животных тебе убивать никто не даст… до этого нужно еще дорасти, и в холоде они от твоих рук ни в коем случае не пострадают!

      По местной традиции, как и любого новичка, меня отправили на работу в морозильник. По местным меркам самое незавидное распределение (кстати, здесь работали не только вновь поступившие, но и проштрафившиеся). Дело, порученное мне, было не хитрое. Задача состояла в том, чтобы разъединять смерзшиеся четверти туш коротким ломом и сталкивать их к дверям коридора. После этого их сбрасывали с рельса и укладывали на поддон автокара. Затем один из тех, кто имел сноровку в его управлении, отвозил туши в холодильник, и все повторялось снова.

      Кстати, я не особенно удивился тому, с кем мне выпало работать, – мне и прежде везло на сомнительную компанию. Кроме меня новичков здесь не было, и получалось так, что остальные трое моих собригадников принадлежали к роду вечных штрафников. Об этом некоторое время спустя мне рассказал Олег. Их звали Гриша, Миша и Алда (не знаю, настоящее это имя или нет) – эти работали здесь уже несколько лет и давно заимели одну на всех репутацию неблагонадежных. По рассказам Олега за воровство здесь увольняли сразу, но необходимо было попасться на нем с поличным. А если такого не происходило, и при этом обнаруживалась пропажа, то сотрудник, на рабочем месте которого недосчитывались, допустим, бараньей ноги или куска вырезки, автоматически попадал в штрафники и отправлялся в морозильник. А Гриша, Миша и Алда в этом смысле находились в глубокой опале. Даже короткое время, проведенное ими вне морозильника, сразу отзывалось пропажей мяса на их рабочих участках. Старожилы уже давно отсмеялись на этот счет и говорили, будто эти опальные сами уже ничего не воруют, вместо них это делают другие, а начальство по привычке списывает всё на них.

      Я понемногу привыкал к работе в «морозильной бригаде» и, как ни странно, не роптал, тем более что моим опальным коллегам веселости было не занимать. Особенно смешными, на мой взгляд, получались выпады Миши. Он декламировал целые речи о несправедливости и самодурстве управляющей комбинатом. В его устах слышались революционный посыл и обреченная интонация:

– Вот скажи, Ваня, как прожить на пять тысяч в месяц… и с семьей?! Мясо пропало – смотри ка! Докажи! И что, думаешь, эти – на линии, не берут? Воруют все! А нас то, видишь чё – тут заперли! Вроде как говорят – «хочешь мяса, вон в холодильнике его много»! А как его взять – это же ледяная глыба? Камень, а не мясо! А сами… сами то берут!

– У тебя нет семьи! – подначивал его Гриша.

– Алименты. – с азиатским акцентом добавлял Алда.

      От этого Миша распалялся и старался увести тему в сторону. Но куда бы она ни устремлялась, судя по контексту, это был круг, и скоро все начиналось сначала.

      Если Миша свою тягу к воровству прикрывал революционистской риторикой, а семьей называл судебное обязательство платить алименты двум своим детям, то, допустим, Гриша относился к краже мяса совершенно спокойно. Не прибегая ни к каким самоубеждающим ухищрениям. Он выражал это поговоркой, прихваченной им (вместе с синей шапкой с надписью «спорт») еще из советского периода: «Ты здесь хозяин, а не гость – тащи с работы каждый гвоздь!» Но проще остальных смотрел на свою репутацию Алда, он говорил так: «Что взял – то твое, не можешь взять – чужое!» Вот не знаю, к какой национальности он принадлежал, то ли монгол, то ли казах? Но его внешность напоминала молодую версию какого-то восточного мудреца, чье изображение я не раз видел в отцовских книгах. И если предположить, что он чуть постареет и станет при этом носить халат и шлепанцы, то сходство будет очень близким.