– Знаешь Ваня, а вчера вечером заходила Соня (мама Вадика). Спрашивала не видел ли я Вадима, и, может, он с вашим Ваней куда-то ушел, и что не может его найти. Тяжело ей сейчас, а мы ведь с ней рядом стояли буквально часов за шесть до этого…на кладбище, – говорил отец. – Вы бы сходили к ней как-нибудь, да и на могилу тоже, а Вань?
Я, помню, только кивал и думал, почему я ничего не чувствую. Больше размышляю о Леопольде и Роме, чем о смерти или о чем там еще положено размышлять в таких случаях?
На следующий день собрались вчетвером и поехали на кладбище. В гастрономе купили граненый стакан и четыре одноразовых, я прихватил бутылку «Кагора» (вернее, отец вручил, с тем что все равно будем что-то символически выпивать, так уж лучше «Кагор»). Кладбище было совсем новым – десятков пять могил, и на двадцати крайних холмы еще травой не поросли. Новый сосновый крест из прочей геометрии разметки выделялся сразу. Ну что, налили вина, и Вадику поставили, правда, хлеб забыли. Слов по случаю не нашлось. Поговорили как-то обычно, но натужно и глупо. И вроде и слезу пустить не грех, да внутри повода нет – не верится. Помню, я все на ромашки смотрел, ими весь холмик усыпан был. Ушли тогда быстро и полчаса не побыли, Саня только пару сигарет под венок сунул, вроде как «Вадику на потом», так и уехали.
После обеда приходил следователь, как позже отметил отец: «Молодой еще, сам пришел!» – расспрашивал о том, каким Вадик был человеком? Где я находился два дня назад, и может ли кто-нибудь это подтвердить? Врать и не пришлось, я ведь и правда знал не больше, чем все остальные, и в это время, наверное, купался в озере. А на мой вопрос, как он считает, что там произошло? Ответил будто рассматривает версию о том, что гражданин Зимин не справился с управлением. Протаранил придорожное дерево потерял сознание, а в следствие столкновения произошел обрыв проводки, спровоцировавший короткое замыкание, повлекшее за собой возгорание. И от себя добавил: «Кто попадал в серьезные ДТП, знает, что такое сплошь и рядом, к тому же машина старая!»
Только успел обзвонить друзей, мол, если следователя еще не было, то ждите, как к дому подъехала машина Ромы Поролона. Вместо него самого из-за руля вылез один из его помощников. Он некоторое время объяснял мне что-то невнятное и наконец сообщил: «Роман Павлович хочет поговорить и для этого прислал машину». Я тогда впервые услышал отчество Поролона. Конечно, поехал, но оттого, что все мое нутро отвергало этот барский напуск, с лакеями-господами и «карету мне карету!», находился в раздраженном расположении духа. Опаска тоже имела свое место, ведь эта скользкая сволочь могла затеять все, что угодно. Когда пошел надевать куртку, почти машинально прихватил отвертку, что лежала у газовой плиты на веранде. Тогда подумал: «Мало ли что, а тут какой-никакой контраргумент».
Я хорошо знал, где жил Рома, но теперь ехали не к нему, а когда машина остановилась у дома Марата, местного «очень уважаемого человека», меня взял озноб. Помню, когда был младше, взрослые мужики говорили о Марате в каком-то шутейном разговоре как о «свидетеле-рецидивисте». Мол фигурировал в таком количестве уголовных дел, сколько на весь поселок за девяностые не заводилось, а все проходил как свидетель. Наверное, очень невезучий человек? Вечно оказывается не в то время не в том месте!
Вышли из машины, и водитель открыл пешеходную дверь в высоких автомобильных воротах. Сказал, чтобы я держался тропинки, а сам остался снаружи и запер дверь, стоило мне войти. Двор, прямо скажем, впечатлял. Кроме гладко стриженого изумрудного газона повсюду росла масса кустов деревьев и пучков какой-то декоративной травы. Там и здесь поднимались каменные стенки клумб, засаженных пионами, розами, ирисами. За садом в левом углу участка стоял дом, отделанный бежевым камнем. А по правую руку из-за ряда высоких елок виднелся край навеса. Я прошел чуть вперед по широкой мощеной диким камнем дорожке, когда из кустов вышел здоровенный черный мохнатый пес. Он уселся на край газона, вывалив язык и, пяля на меня свои добрые глаза, облизнулся.