В петербургских кабаках часто можно было заметить человека в синем потертом кафтане. Он сидел неподвижно с кружкою в руках и время от времени восклицал: “Ин вина веритас!” Но что это значило, никто не понимал».

Оставим проблему утаенной любви Баркова для любопытных изыскателей. Заметим, что во второй новелле Муромской Барков бормочет стих из своей оды, адресованной Петру III. Значит, время действия новеллы – 1762 год. А что было с Барковым ранее?

С 25 мая 1751 года поэт за свои проступки был исключен из университета. Его определили учеником наборного дела. Содержание назначили мизерное – 2 рубля в месяц. Баркова хотели исправить, отучить от «худых дел». Начальство уповало на «трудотерапию». Учитывая способности Баркова, ему было разрешено посещать занятия французского и немецкого языков, у профессора Крашенинникова постигать российский штиль. Но после окончания занятий Барков должен был трудиться в типографии.

В начале 1750-х годов в Академической типографии работало 47 человек. Общий надзор за типографией с 1747 года осуществлял корректор Алексей Барсов[100]. Ему же было поручено надзирать за Барковым и каждый месяц докладывать о его поведении. В июле 1751-го Барсов доносил, что Барков находится «в трезвом уме и состоянии и о прежних своих предерзостях сильно сожалеет»[101]. И всё же в 1751 году его вновь секли за участие в пьяных кутежах. 10 ноября 1752 года он был снова наказан розгами – на сей раз его высекли вместе с двумя академическими мастеровыми за пьянство и ночную драку.

Будучи учеником при Академии наук и исполняя должность помощника корректора Барсова, Барков помогал ему в поправлении корректур, вел учет прихода и расхода бумаги и прочих материалов и вообще, как говорится, был на подхвате. Барков, конечно, постигал азы издательского и типографского дела, и это пригодилось ему в будущем. Но душа жаждала иного рода деятельности. 2 марта 1753 года Барков обратился в Академическую канцелярию с прошением: в связи с тем, что у Барсова появились другие помощники, он, Барков, не отказываясь от работы в типографии, просит его еще взять на освободившееся место при господине Тауберте, советнике Академической канцелярии. Еще Барков жаловался на свое «убогое нынешнее состояние»:

«…Определенным мне жалованьем, которого годовой оклад состоит токмо в тридцати шести рублях, содержать себя никоим образом почти не можно, ибо как пищею и платьем, так и квартиры нанять чем не имею»[102]. А раз так, то не грех было попросить к жалованью прибавить.

2 марта 1753 года, не откладывая дело в долгий ящик, Академическая канцелярия распорядилась об определении ученика Баркова в копиисты канцелярии с тем, что если оставит свои худые поступки и будет прилежно выполнять порученную работу, то и без прибавки к жалованью не останется. Однако вскоре неугомонный Барков опять отличился, опять содержался под караулом, и опять академическое начальство пошло ему навстречу. Предписание от 30 марта 1753 года повелевало в честь праздника Святой Пасхи освободить Баркова из-под караула, прибавить к жалованью еще 14 рублей, а ежели он себя в делах и поступках проявит наилучшим образом, то будет ему и еще прибавка и «произвождение», «а в противном случае непременно отослан будет в матросскую вечную службу, чего ради ему объявить сие с подпискою»[103].

Вот так и пришлось Баркову работать копиистом, то есть переписывать академические документы и рукописи. Работал он добросовестно. Через год просил Академическую канцелярию предоставить ему возможность поступить справщиком, то есть корректором, в типографию Морского кадетского корпуса. 15 апреля 1754 года Барков подал в Академическую канцелярию о том доношение, уверяя, что всю свою жизнь будет таким, «каким надлежит быть трезвому, честному и постоянному человеку»