Позитивная оценка рассеяния встречалась в разные века, хотя и не была основной: гораздо больше текстов протестуют против изгнания, с надеждой и в молитве уповая на его конец. Антисионизм либерального и ортодоксального иудаизма существенно упал после создания государства Израиль, но богослов Игнац Мейбаум, активно выступавший за священную еврейскую миссию быть «светом народам», объявил в одной из проповедей 1956 года:

В новое время положительное отношение к диаспоре было присуще, например, Семену Дубнову. Дубнов не рассматривал ее в негативном свете, а видел в ней естественное и органическое развитие человеческой истории. Он замечал, что еще во время владения Землей Израилевой евреи основывали другие центры – в Вавилонии, Египте, а впоследствии по всему греческому миру. Тем самым, они прокладывали путь другим народам, переходя от земли и государства к наднациональному существованию в мультиэтнических сообществах[39].

Опасность фрагментации сходна с опасностью рассеяния, но несколько иного плана. Дело в том, что единство евреев – это миф. Еврейский народ очень разнороден по своему составу. Как мы уже сказали, в ряде городов существуют разные синагоги для сефардов и ашкеназов, поскольку эти общины считают, что у них недостаточно общего, чтобы вместе совершать богослужения, хотя и с готовностью соглашаются, что верят в одного и того же Бога и не имеют вероучительных расхождений. Однако это лишь верхушка айсберга. Евреи отличаются друг от друга по этническому и географическому происхождению, религиозной деноминации и социальному классу. Даже в государстве Израиль, где затрачиваются колоссальные усилия и средства для сплочения евреев в единое и однородное общество, различия хорошо заметны. В каком-то смысле фрагментация представляет собой одну из серьезнейших угроз нации, особенно в свете несмолкающих споров о том, как определять еврейскую идентичность. Уже были болезненные конфликты из-за разных мнений о еврейском статусе таких групп, как самаритяне, караимы и эфиопские евреи, но в будущем еще предстоит разбираться с разным подходом реформистского и ортодоксального раввинатов к еврейской идентичности (в частности, прозелитам и лицам, имеющим лишь одного еврейского родителя). В Израиле разных определений еврейства придерживаются государство и ортодоксальный раввинат.

Осталось упомянуть о самой страшной угрозе, угрозе геноцида, насильственного уничтожения. Всего столетие назад и помыслить было невозможно, что столь крупномасштабное насилие возможно в цивилизованном мире. Даже Герцль с его чутьем к угрозе антисемитизма – неслучайно он жизнь положил на создание родины для евреев – не предполагал, что антисемитизм примет такие размеры. И даже в наши дни с трудом верится, что Германия, казалось бы, одна из самых цивилизованных наций в мире, станет жертвой массового безумия. Между тем возможность геноцида всегда учитывалась в еврейской мысли. Она упоминается в Библии (в начале Книги Исход, а затем в Книге Есфири), раввинистических текстах и богослужении, особенно в пасхальной агаде. И все-таки ей неизменно сопутствовала вера, что Бог вмешается и спасет, защитит еврейский народ. Правда, вполне можно утверждать, что именно это и произошло в ходе нацистского Холокоста, и что, хотя шесть миллионов были убиты, в два раза большее число евреев спаслось. Однако обычно в таком ключе не рассуждают. Как правило, Холокост воспринимается как реальное уничтожение, а не как угроза, которая была отвращена. Этот подход имел очень существенные последствия для еврейского богословия, которого мы коснемся в следующей главе. А пока лишь заметим, что европейский антисемитизм, российские погромы и нацистская политика геноцида во многом усилили национальное чувство среди евреев. Антисионизм практически исчез, а на личном уровне даже полностью ассимилированные евреи не смогли не осознать свое еврейство: мысль, посетившая Герцля в 1885 году, остается актуальной и ныне, более столетия спустя