– Видите ли, молодой человек, – спокойно отвечал Эрнст Неизвестный, – чем дыра дырее, тем рука рукее!

– А нога – ногее! – подхватил кто-то из толпы.

Такой демократизм продолжался недолго. Когда началось гонение на поэта Иосифа Бродского, его объявили тунеядцем, судили и приговорили к высылке из его родного города Ленинграда, Олег в рамках очередного устного выпуска «Экстремума» организовал в комнате отдыха своего факультета встречу студентов с поэтом. Иосиф читал свои стихи вдохновенно, очень выразительно и старательно. Высокий лоб поэта постоянно покрывался потом, и время от времени ему приходилось делать передышки и тщательно вытирать пот с лица. Нельзя сказать, что его стихи производили сильное впечатление, нет, среди студентов были тоже неплохие поэты, однако, Бродский был мучеником, а к мученикам у нас отношение особое! После встречи Олег собрал со студентов пожертвования и на дружеском чаепитии вручил поэту конверт с небольшой суммой денег. Это мероприятие не могло остаться незамеченным, и через пару дней Олега вызвал на ковёр секретарь парткома института Иван Николаевич по фамилии Великий. Всё: и громовой голос, и громадный рост, и крупные черты лица со скошенным к затылку лбом – всё на все сто оправдывало его фамилию.

– Что означает ваше название «Экстремум»? – начал Великий.

– «Экстремум» – это взлёт достижений советского искусства, – Олег описал рукой полуволну с положительной амплитудой, – и падение западного, – рука описала полуволну с отрицательной амплитудой.

– Ну, хорошо! А что это за выставку голых баб вы здесь устроили? Кто этот художник?

– Максимов, член МОСХа, – спокойно ответил Олег.

– Этот пусть висит! Я не для этого вас вызвал. В субботу вы устроили встречу с этим тунеядцем, как его, «Броцким»! И собирали для него деньги! Что это такое, я вас спрашиваю! – гремел Великий.

– Он интересный поэт, согласился почитать стихи, а мы собрали деньги и оплатили ему дорогу.

– Ну, вот что! Я запрещаю вам и вашему «Экстремуму» впредь без моего разрешения устраивать подобные встречи и выставки! И прошу за разрешениями ко мне не обращаться! Вы всё поняли? Учиться надо, а не поощрять всякое тунеядство! Всё! Идите!

На этом деятельность клуба закончилась без всяких последствий для его организатора.

На лекции в институте Олег практически не ходил, стараясь, правда, не пропускать практические занятия. Экзамены сдавал успешно, благодаря блестяще отработанной технике списывания: или с учебника, который каким-то, лишь ему известным, способом он проносил на экзамен и умудрялся, сидя на нём, не только находить нужные страницы, но и перелистывать их, или со шпаргалки, заготовленной традиционным способом в виде длинной гармошки с таким мелким текстом, что прочитать её не мог никто, кроме него. Эту способность сдавать экзамены время от времени Олег использовал как средство заработка, сомнительного, но стабильного. Стоимость экзамена, сданного за какого-нибудь нерадивого заочника, доходила до пятидесяти рублей, а зачёта – до тридцати. И в Горном, и в Бауманском, и в Стали и Сплавов под разными фамилиями он сдавал экзамены как общетеоретические, что не требовало от него большой ловкости, так и специальные, например, «Горнометаллургическое оборудование» или «Основы химводоочистки». Лишь однажды в МВТУ им. Баумана на экзамене по ТОЭ преподаватель-экзаменатор заподозрил что-то неладное:

– Молодой человек, не вы ли в прошлом году сдавали мне ТОЭ в Горном институте? Ваша фамилия, кажется, – на минуту он задумался, – Струков. Не правда ли?

Действительно, под этой фамилией в Горном институте Олег сдал немало экзаменов, практически все – со второго по четвёртый курс.