Закрыв глаза и прислушавшись к шелесту волн, Клэр с улыбкой узнала их голос. Представила, что стоит на башне каземата. Развернулась, обошла выкрашенный в цвета французского флага маяк. Переступила через битые бутылки, заветренные объедки и прочий мусор. Прошла по каменному хребту волнолома, затем спустилась на серый галечный пляж, где Лоран любил вечерами рассказывать о полюбившихся ему девушках. Поднялась от пляжа к малой пристани Северин – индустриальной окраине портового полуострова Сен-Мандрие. Здесь, на отшибе, стояло широкое здание, разбитое на коробки отдельных контор. Одна из контор принадлежала Франсуа Байо, отцу Клэр.

Вдохнув глубже, Клэр и сейчас, затерянная в тысячах километров от дома, отчётливо увидела вывеску с перекрещёнными якорями и профилем Каролины Реми, чьи прижизненные издания долгое время хранила бабушка. «Инженерно-конструкторское бюро семьи Байо». Отцу заказывали чертежи парусников, моторных лодок и рыболовных судов. Иногда его просили проследить за уже начатым кораблестроением или ремонтом, провести оценку судна для страховой компании перед покупкой или продажей, и ему приходилось выезжать на верфи, в порты других городов, а потом возвращаться с кипой фотографий и дни напролёт составлять рапорт. Отец любил и такую работу, но предпочитал корпеть над чертежами – вливал в них не ослабевшее с годами упоение художника, забыв о еде, лекарствах и домашних проблемах.

Франсуа окончил академию художеств в Тулоне. Долгие годы скитался по Провансу. Открыл несколько персональных выставок, но признания не добился. Женившись в сорок три, переехал в дом своего отца, Жермена Байо. Согласился помогать ему в бюро, а мечту вслед за Гогеном переселиться на Маркизские острова и приютить на полотнах местных дикарок предал забвению. Впрочем, продолжал писать картины и стал одержим синим цветом. Даже взялся перекрасить ранние работы. Любовь к синему он передал Клэр. Научил дочь распознавать бездну его неповторимых оттенков. И научил ни о чём не жалеть. «Мари? Почему вы плачете?» – «Потому что вы ́ не плачете. Я думаю о них. Господи, я всё вспоминаю».

С четырнадцати лет Клэр ухаживала за мамой – поздние роды подорвали её здоровье – и поддерживала отца в бюро. Училась в лицее Босье и знала, что однажды продолжит семейное дело. В итоге ушла из лицея за два месяца до выпускных экзаменов. Отец тяжело заболел и не мог выполнить взятые заказы. У него ослабло, а затем временно пропало зрение. Им с Клэр приходилось работать вдвоём: Клэр за письменным столом, заваленным разрозненными отчётами, а Франсуа рядышком, полусидя в раскладном кресле. В лицей Клэр не вернулась. Освоилась в бюро, попутно занялась самообразованием – читала книги, журналы, смотрела документальные фильмы. Поначалу справлялась неплохо, даже наняла помощницу, но весной прошлого года отец окончательно отошёл от дел, а к осени стало очевидно, что бюро придётся закрыть. Прежняя жизнь заканчивалась. Но Клэр не грустила. Отпускать тех, кто уходит, её тоже научил отец.

В декабре умерла мама. В дом съехались друзья и родственники, утешали отца, а он с негодованием отмахивался. Говорил, что нет повода грустить.

– Разве вы не знаете, что она прожила хорошую жизнь? Мы были счастливы. И за эти годы успели сказать друг другу всё, что хотели. Она знала, что я её люблю.

Неделей позже отец написал последнюю картину. Из оттенков синего, без малой примеси других цветов. «Здравствуйте. Бернар!» – «Здравствуйте, мадам». – «Вы сделали то, о чём я просила?» – «Да». – «Вы отнесли всё в синюю комнату?» – «Всё… Мадам, нам всем очень жаль». Отец, не снимая полотно с мольберта, оставил его сохнуть, а сам вышел на веранду. Сел в кресло-качалку. Раскачиваясь, всматривался в синие воды моря и плакал. Клэр прежде не видела его слёз. Не решалась спросить, о чём он плачет. А к вечеру отец ушёл навсегда. Клэр осталась одна. В опустевшем доме. Открытая новому миру и новой жизни.