– У отца хватало проектов, – отозвался Максим. – Он не слишком верил в шкатулку.

– А ты? Почему ты веришь? Почему вообще выбрал дело Альтенберга? В архивах много всякого. Честно, я думал, тебе понравится дело Тюрина по Восточному Саяну. Любопытно ведь. Статуэтки оборотней, белый нефрит и затерянное племя карагасов…

– Готово.

Дима, отмахнувшись от саянских оборотней, поторопился к выключателю. Представил, как девятнадцать лет назад Шустов-старший в предвкушении зашторил окна и погрузил мастерскую в темноту.

«Tolle. Lege» было прямым указанием, краткой инструкцией, отсылавшей не к письмам, а к дополнительному посланию, вживлённому в само деревянное тело шкатулки. «Возьми. Читай». Достаточно надавить на наружный выступ правой стенки – тот самый, где красовался девиз августинцев, – повернуть его по часовой стрелке, и выступ, в действительности бывший защитным колпачком, выпадал. Возможно, когда-то он снимался без особых усилий, но Шустовустаршему пришлось воспользоваться инструментами, прежде чем он увидел, чтó под ним прячется.

Внутренний выступ выкручивался таким же образом. Без колпачков становилось очевидно, что они прикрывали сквозное отверстие диаметром в одиннадцать сантиметров, то есть почти во всю высоту правой стенки. Верхняя планка стенки сдвигалась – и в открывшуюся щель монах Бернардино де Эррера или кто-то другой из августинцев опускал тонкую деревянную рамку. В рамку были заключены два перетянутых бумажным кантом стёклышка. Зажатое между стёклышками, хранилось то, что Бернардино де Эррера обязался доставить в Испанию. То, что завлекло его в каюту тонущего «Альмасен де ла Фе». Микрофиша. Плоский фотографический снимок, уменьшенный в семьдесят раз по сравнению с оригиналом и заполненный знаками, невооружённым глазом не различимыми.

К отчёту по делу Альтенберга Шустов-старший подшил краткую справку от Покачалова, указавшего, что подобные снимки появились в середине девятнадцатого века. Во время франко-прусской войны их использовали для передачи военной корреспонденции из осаждённого Парижа – почтовый голубь переносил сразу по два десятка уменьшенных посланий. Чтобы прочитать крохотные буквы или разглядеть мельчайшие чертежи, микрофишу помещали в простейший проекционный аппарат – в латерну магику, то есть «волшебный фонарь», предок современных проекторов. Именно такой фонарь, замаскированный под шкатулку, и вёз Бернардино де Эррера.

В стенке шкатулки, скрытые под набалдашниками, размещались рамка с микрофишей и оптический конденсатор из двух плосковыпуклых линз. Конденсатор фокусировал свет на зажатой между стёклышками микрофише. Оставалось разместить источник света – он крепился в квадратном наросте на дне шкатулки, – затем снаружи прикрепить к стенке съёмный объектив, которым в те годы служила обычная двояковыпуклая линза, и на любой гладкой поверхности появлялось различимое, увеличенное в десятки раз изображение скрытого послания.

Августинцы едва ли использовали электрический свет. Первые электростанции в Маниле появились лишь незадолго до того, как «Альмасен де ла Фе» отправился в последнее плаванье. Шустовстарший предполагал, что в шкатулке Бернардино де Эрреры размещалась керосиновая горелка. Покачалов писал о наиболее вероятном применении газовой лампы. Сейчас, сто двадцать шесть лет спустя, Максим готовился использовать светодиодный фонарик.

– Странно, что шкатулка… неказистая, – прошептал Дима и аккуратно сел на стул, будто сторонним звуком разрушил бы волшебство допотопного проектора.

– Шкатулку с инкрустацией могли выкрасть ради неё самой, не зная о скрытом послании.