– Какие «ножницы»? – сразу же ухватился Никифоров.

К штабу мы подъехали минут десять назад и сейчас стояли около ряда таких же машин и беседовали. Командиры знакомились со мной, а я с ними.

– Ну это когда два истребителя одновременно атакуют по боковым векторам. Вот я и назвал их «ножницы». Получается, как будто ножницы сдвигаются, – выкрутился я.

– Понятно. Ладно, иди в разведотдел, там все сдашь и доложишься, а мы пока твоей легендой займемся, – сказал старлей.

Маузер я оставил в машине по совету майора – слишком ценная вещь для простого сержанта, так что любой командир мог меня обидеть, отобрав. Мол, у меня и так ТТ есть. Очки тоже оставил, на всякий случай.

«Политрук» уже скрылся в дверях, когда к ним подошли мы с майором.

Не успели мы войти в фойе, как какой-то командир заорал на меня:

– Кто такой, почему в таком виде?!

Повернувшись я увидел подполковника, который, привлекая к себе внимание блеском сапог и выпучив глаза, возмущенно смотрел на меня. Вид я имел действительно непрезентабельный. А что вы хотите? Поползай по немецким тылам, сам похожим станешь. Мне ничего не оставалось, как только вытянуться по стойке «смирно». Никитин открыл было рот, но тут меня спасли, и кто? Сам Павлов!

– Где этот герой, что пятерых сбил? – услышал я гулкий голос за спиной, от входной двери.

Обернувшись, я увидел генерала армии, с интересом смотревшего на нас. Позади него толпилась свита из семи человек.

– Сержант Суворов, – представился я. Вряд ли он ждал ответа лично от меня. Вопрос он задал всем.

– Так это твоя работа? – Он сделал неопределенный жест вверх рукой.

– Да, товарищ генерал. Я летел с особо важными разведданными, но повстречался с немцами, пришлось принять бой.

– Пришлось принять бой? – с недоумением спросил Павлов. После чего, усмехнувшись, сказал:

– Все бы летчики так воевали. Молодец, будешь представлен к награде и повышению в звании. Миронов, проследи, – обернувшись, приказал он стоящему за ним полковнику, тот кивнул и что-то записал.

– Служу трудовому народу! – выкрутился я, заметив движение брови майора.

– Что за разведданные? – сразу приняв деловой вид, спросил Павлов. Я отдал портфель и быстро рассказал, как он попал мне в руки, не упустив ничего и добавив в конце:

– За них сотня наших бойцов и командиров головы сложили. Там план наступления немцев, документы убитого немецкого генерала и рапорт капитана Климова. И, товарищ генерал…

– Да, говорите.

– Двадцать пятого июня бойцами сержанта Слуцкого был обнаружен тяжело раненный красноармеец. Прежде чем он скончался, успел рассказать, кто он и откуда. Боец был из Брестской крепости, они еще держатся. Из восьми тысячи бойцов в живых осталось около семисот, не хватает воды, их отрезали от реки, им приходится пить мочу. Нет медикаментов и практически закончились боеприпасы, но они держатся и ждут. Помощи ждут. Бойца отправил майор Гаврилов. Это все, что я знаю.

Выслушав меня с каменным лицом, Павлов со своей свитой и местным начальством скрылись в одном из кабинетов, а ко мне подошел неприметный батальонный комиссар, с такими же повадками, как и у Никифорова, и приказал следовать за собой.

– Савельич, это мой пилот, – как к старому знакомому обратился Никитин.

Чуть усмехнувшись, комиссар поздоровался с майором и попросил пройти к нему в кабинет, чтобы снять показания о пребывании в тылу немцев.

Заметив, как я поморщился, когда садился на стул, хозяин кабинета спросил:

– Что, ранен?

Я кивнув, ответил:

– Вчера еще, осколком гранаты спину посекло.

Сняв трубку телефона, майор сказал:

– Спелов у себя? Давай его ко мне в кабинет.