Военные действия не велись непосредственно на территории королевства, но костяк тех многочисленных армий, которые выставляла Франция, составляли вчерашние крестьяне. Повсеместное использование линейного строя, когда пехота действовала в нерасчлененных порядках, приводило к высокому проценту потерь. Самая первая из войн Людовика XIV, завершившаяся Пиренейским миром (1659), унесла по некоторым оценкам, 108 тысяч жизней. Третья англо-голландская война, начатая в 1672 году французским королем вторжением в испанские Нидерланды, и затем продолженная Францией без участия Англии, привела к гибели в общей сложности 342 тысяч человек. Война Аугсбургской Лиги унесла 680 тысяч жизней, Война за испанское наследство – 1251.15 Это, разумеется, общие цифры, включающие в себя безвозвратные потери всех участников военных конфликтов на всех театрах.

Что касается потерь Франции от голода, то за один единственный – 1693/1694 год страна, по оценкам историка Марселя Лашивера, потеряла до 1,5 миллионов человек.16 Часть из них умерла из-за отсутствия еды (цены на пшеницу взлетели с 9 до 72 ливров за сетье), часть от пришедших вслед за голодом болезней. Считается, что зима 1693/1694 годов стала крупнейшей после чумы 1346 года демографической катастрофой в истории Франции. Непосредственными причинами голода стало разорение значительной части французского крестьянства и исключительно холодные зимы (одно из следствий наступления малого ледникового периода). Помимо этого, был еще голод 1709—1710 годов. Он был не таким страшным, как голод 1693/1694 года, но и он также остался в памяти французов.

Скорее всего, не будет преувеличением утверждение, что Франция проиграла Англии в борьбе за колонии и за влияние в Европе из-за ошибок Людовика XIV. Это утверждение будет тем более справедливым, если оценивать его через призму политической формулы самого «короля-солнца», любившего, как говорят, проговаривать перед восхищенными взглядами придворных фразу: «государство – это я!». Многое свидетельствует о том, что государство во Франции, действительно было низведено до состояния функции монархической власти, в то время как, например, в Англии, ситуация, была обратной – монархическая власть играла служебную роль по отношению к государству и ни в коем случае, не обращала себя в государство.

Французский король, если мы допускаем, что он не делил ни с кем своей власти, не может ни с кем делить и своей ответственности. Здесь, собственно, скрывается одновременно как сила, так и слабость абсолютизма, не стесняемого ни общественным мнением, ни волей парламента. Гениальному человеку, ничто (по крайней мере, изнутри) не мешает поднять доставшуюся ему в наследство страну на небывалую высоту, точно так же, как человеку бесталанному, родившемуся по воле случая королем, ничто не мешает все окончательно разрушить. В Англии, как первое, так и второе, было невозможно из-за ее политического строя, когда человеческая воля державшая руль и закладывавшая курс (исключая протекторат Кромвеля и времена правления Генриха VIII), не была волей кого-то одного, а всегда лишь среднеарифметическим выведенным из множества воль богатых, успешных и предприимчивых людей Англии. Представительное правление в Англии исключало резкие смены курса и наиболее грубые формы политического произвола. Так как коллективная глупость явление значительно более редкое, чем глупость индивидуальная, представительное правление исключало также и большую часть тех спонтанных ошибок, которые ведут свое происхождение от слабостей отдельно взятого человека, будь то недостаток ума, несбалансированность черт характера, или отсутствие воли.