И вывод из всего сказанного: «В таком случае у монастырей необходимо отнять совершенно несвойственныя отшельникам богатства и оставить за монастырями строго определенныя и ограниченныя средства к самому скромному существованию монаховъ… Отнятие у монастырей, как у обществ отшельнических, огромных богатств, является делом крайне настоятельным и необходимым въ государстве, которое желает блага народу. … всего лучше, если святейший Синод, с отнятием монастырских богатств, употребил все эти богатыя средства на просвещение инородцев и наших раскольников, на учреждение филантропических учреждений, на улучшение быта белого духовенства, доселе осужденнаго на жалкое существование, на увеличение средств духовно-учебных заведений, чрезвычайно бедных в настоящее время и на другия разныя потребности нашей отечественной церкви, которых у ней весьма и весьма много». [59, c. 568]

Желающих подсчитать богатства монастырей и высказать пожелание, на что нужно было бы их употребить (предполагалось, что сами монастыри не способны ими разумно распорядиться) было немало вплоть до 1917 года.

Богатства монастырей были не единственной претензией российской прогрессивной интеллигенции к монастырям и монашествующим. Лишить монастыри их имущества- лишь один из предлагавшихся и широко обсуждавшихся в печати способов фактически уничтожить русские обители.

Другим способом ликвидации русских монастырей в том виде, в каком они сложились за тысячелетнюю историю Русской Православной Церкви, было преобразование их в некие благотворительные учреждения. В 1869 году известная в то время игумения Митрофания (в миру баронесса Розен) составила удостоившийся внимания Императорского двора проект преобразования женских монастырей в Епархиальные общины сестер милосердия. Проект этот едва не получил утверждения, но, по рассмотрении назначенною правительством комиссией, был отвергнут.

Сделано это было на основании записки, составленной и представленной одним из членов упомянутой комиссии, отцом архимандритом Сергиевой пустыни, что близ Петербурга, Игнатием Малышевым: «Проект игуменьи Митрофании не применим к монастырям и к монашествующим лицам: это вполне светское учреждение. А монастыри и монашество вполне духовныя учреждения. Справедливость требует всякому предоставить идти своим путем; желающая быть сестрой милосердия не пойдет в монахини, а призванная в монашество не пойдет в сестры милосердия. Насилие же ни в коем случае не должно быть допущено: крепостное право уже не существует. … Пресловутая по учреждениям Англия с завистью смотрит на наши обители, усиливается учредить у себя подобныя, но одни человеческия средства недостаточны безъ благодати Божией.… К несчастию, многие из нас порицают без разбора все свое, громко возглашая против святых обителей. Не защищаю их недостатков,– это иной вопрос, требующий уяснения, кто в этом более виноват; но не следует забывать повеления нашего Искупителя, который во притче о плевелах, на предложение исторгнуть их, отвечал; «Ни, да не когда восторгающее плевелы, восторгнете купно с ними и пшеницу. Оставите расти обое купно до жатвы». (Мат., гл.13. Зач. 52). Не следует тревожить Марию,– Марфы найдутся. Мы указали, по возможности, с духовной точки зрения, на невозможность соединить светския учреждения с духовными». [60, c. 690-695]

И подобные попытки обосновать ликвидацию монастырей, под самыми благовидными предлогами, были не единичны. «Теперь монашество по мнению многих и безплодно, и ненужно. … Духовная роль монашества в обществе кончилась. И вина этого лежит на самом же монашестве. Мы рабски восприняли восточный устав иночества с его минимумом организации, и нисколько не постарались развить его приспособительно к нашим культурным условиям. В этом отношении Западное монашество стоит гораздо выше нашего. Оно рано сорганизовалось в разнаго рода ордена. С различными целями и приспособленными к ним различными уставами жизни. … Ничего подобнаго с русским монашеством не случилось, никакой дифференциации в своем развитии оно не достигло». [61, c. 262-263]