– Не надо тыкать мне в нос моей чистокровностью, благородный Вителлий! Ты сам больше чем наполовину чистокровный! И если, почти шестьдесят лет назад, твоя дорогая мамочка не пожелала тебя видеть, я здесь ни при чём! Не срывай на мне свою злость, полукровка!

Оскорбительное слово, подхваченное в другом мире возымело неожиданный эффект. Легат внимательно осмотрел меня посветлевшими от злости глазами. Так, как будто впервые увидел. И увиденное ему понравилось. Широко улыбнулся:

– Ты абсолютно права, кариссима. Приношу самые искренние извинения.

Захотелось надавать себе пощёчин, или перерезать собственное горло. Правильно Зигги меня дурой назвал. Легат не простит. Не умеет. Он так воспитан. Что ж, слово не воробей! Буду молиться, чтобы Зигги нашёл меня раньше, чем уйдёт консул Флавий.

– Завтра продолжим, кариссима. Без оружия. Ножом пользоваться ты умеешь.

– Благородный Вителлий…

Поднятая рука остановила вопрос. Легат Вителлий не желает со мной разговаривать. Молча отвёл меня в каюту консула. Как в тюрьме. Одна по коридорам я не хожу. Задумалась… В замке я тоже одна не ходила. Только в замке я была баронессой, а здесь – конкубина консула. И меня нет. Ни в одном архиве. Со мной можно сделать, что угодно. Меня нет. Поёжилась. Когда консула не станет… Меня защитит только статус дорогой мамочки. А, может быть, и статус не защитит.

Консул вошёл стремительно, как всегда. Поприветствовал легата. Положил мне руки на плечи, заглянул в глаза:

– Глаза грустные, Воробышек. Тебе скучно? Я могу отвезти тебя в поместье, но мне надо быть здесь.

– Мне не скучно. Я буду рядом с тобой, благородный Флавий.

– Я получил разрешение Академии. Завтра мы навестим нашего сына.

Разозлилась. Что сегодня за день такой?!

– Твоего сына!

Презрительная улыбка легата. А консул, с нажимом, повторил:

– Нашего. Нашего сына, Воробышек.

– Я не хочу! Я не поеду!

Благородный Флавий растерянно смотрит на легата, который насмешливо поясняет:

– Чистокровные со своими детьми не встречаются, Марк. Они им не нужны.

Стиснув зубы, проглотила первые слова ответа. Потом пояснила:

– Мой первый сын, рождённый от патриция Мария, пожелал меня увидеть. Когда куратор привёз меня в поместье патриция, пятилетний ребёнок обошёл вокруг меня, как недавно легат Вителлий, и сказал: "Пусть это существо уйдёт". Мне совсем не хочется услышать это ещё раз, благородный Флавий.

Патриции переглянулись. Легат, пожав плечами, сказал, как будто это всё объясняло:

– Благородная Калерия…

Консул, холодно взглянув на меня, сказал:

– Завтра мы едем в Академию, Воробышек. Разрешение получено на троих посетителей, и я не намерен вносить срочные изменения ради твоих капризов. В первый год обучения посещения запрещены. Мне сделали послабление в силу обстоятельств. В следующем году навещать сына ты будешь с легатом Вителлием.

Молчу, опустив голову; рассматриваю орнамент на полу каюты. Потом, вспомнив барона Витольда, собралась с силами:

– Прости меня, благородный Флавий. Мне стыдно.

Когда ушёл легат, я не заметила. Каюту мы с консулом в этот день уже не покидали. А утром, погоняв меня на полосе препятствий, благородный Флавий приказал собираться. Перебирала форму, перебирала… Потом решилась, и надела парадное одеяние, туфли и берет. Зря я, что ли, их делала? Я не военный. И не патрицианка. У дорогих мамочек униформы нет. Только браслет, скрытый сейчас под длинным рукавом шёлкового платья. Посмотрела в зеркало, – какая-то незавершённость в облике… Но украшений у меня здесь нет. Придётся обойтись. Разве что вместо броши приделать на грудь знак вольнонаёмной? Или не брошь, а повесить на шнурке опознавательный медальон, полученный с униформой?.. Мысленно махнув рукой, вышла в большую гостиную.