, – сверх молодости своей и легкомыслия, известен всей Грузии по дурному поведению и нравственности самой развращенной, неоднократно подвергавшей его уголовному суду, церковным покаяниям и дошедший наконец до такого к нему презрения, что самые грузины убегают обхождения с ним, а благородное общество князей прошлого года, при дворянских выборах, запретило ему в полном собрании подавать свой голос и участвовать в баллотировании. Сих-то свойств человек, потерянный в своем отечестве, испросив от правительства письменный вид на отъезд в С.-Петербург по своим делам, принимает на себя в губерниях, им проезжаемых, ложное название чиновника, принадлежащего к штату главнокомандующего в Грузии и от него отправленного с важными делами, именуется достоинством поручика, как я усматриваю сие из сообщенного его ко мне рапорта, вероятно присвоенным им ложным же образом, потому что он не оказал еще никакой заслуги, за которую мог бы получить столь важное награждение, и, явясь перед министерством, находит такое к себе внимание, что на него возлагается весьма важная порученность».

Такой человек, конечно, не мог с успехом исполнить возложенного на него поручения, и во второй половине сентября 1816 г. армяне Мадатов и Бастамов прибыли в Тифлис с письмом царевича, в котором тот писал главнокомандующему, что отправляет с ними своих людей в Персию. Людей этих, однако же, не было, и на вопрос Ртищева, где же они, Мадатов и Бастамов отвечали, что посланных с ними царевич вернул обратно, ввиду распущенного Каргановым слуха, что они будут схвачены и отправлены в Сибирь. Они добавили при этом, что царевич недоволен Каргановым за то, что он передал ему не все деньги, посланные генерал-майором Дельпоццо, и что значительную часть их он промотал.

Через три дня явился к Ртищеву бежавший из свиты Александра имеретинский дворянин Семен Мачавариани и представил ему рапорт Карганова. Последний доносил, что он находится под строгим арестом у анцухских лезгин за то будто бы, что писал правителю канцелярии главнокомандующего Могилевскому о нечистосердечии, коварстве и намерении царевича пробраться в Персию тайными путями. По словам Карганова, письмо это он передал своему товарищу Мадатову, а тот представил его Александру и тем навлек на него гнев царевича. На самом деле Александр был недоволен и возмущен тем, что Карганов утаил часть денег, присланных ему от русского правительства, о чем и сообщил Дельпоццо.

«Ныне долгом себе поставляю сим объяснить, – писал царевич генерал-майору Дельпоццо[243], – все мои обстоятельства с самого начала и до днесь. В 1815 г. получил я письмо от главнокомандующего в Грузии, г. Ртищева, коим приглашал он меня вступить в покровительство великого монарха, всегда мною желаемое душевно. В ответ на письмо Ртищева отправил я к нему верного мне дворянина Георгия Бастамова с объявлением того желания моего, дабы удостовериться в условии, на каком можно было мне выехать в Россию, но Ртищев на то ничего не отвечал и дворянина того к высочайшему двору не пропустил с просьбою моею на имя государя императора и с письмом к гр. Нессельроде. Верный оный Бастамов, увидя себя в таком положении, искал способа как-нибудь просьбу мою доставить в С.-Петербург гр. Нессельроде. В сем случае нашел он Ивана Карганова, отправлявшегося в Петербург, и дал ему те просьбы мои с тем, чтобы он представил их к гр. Нессельроде и испросил бы позволения ему, Бастамову, мною уполномоченному, приехать туда же, а до приезда его Карганову быть в Петербурге. Напротив того, Карганов выдумал от себя разные пустые слова